Великий Столыпин. "Не великие потрясения, а Великая Россия" - Сергей Степанов

Ничего не вышло из планов Столыпина выгодно реализовать четыре дачи близ станции Крюково Московского уезда Московской губернии. И опять кажется, что он помнил про то, как купец Фирсанов разделил их имение на дачные участки и продал их за огромные деньги. Столыпин оптимистично писал: «Дачи надо будет продать, но, конечно, не теперь, так как дадут полцены, а со временем. Начальник станции в Крюково говорил мне, что можно будет получить до 45 тыс.»… На самом деле дачи потом удалось продать лишь за 30 тысяч.

Отдельного рассмотрения заслуживает письмо Столыпина из Акшино, родового имения князей Горчаковых в Пензенской губернии, унаследованного им после смерти матери в 1889 г. Имение площадью в 950 десятин сдавалось в аренду некоему Шаталову за 4 тыс. рублей в год. Арендатор вел хищническое хозяйство, стараясь выжать из имения последнее и не вкладывая ни копейки. О результатах такого хозяйствования Столыпин сообщал жене: «Отправился с Шаталовым в Акшино осматривать постройки. Они в ужасном виде. Шаталов говорит, что подновит их к сдаче, но верно только подмажет…» Местные крестьяне были страшно озлоблены на арендатора и ждали точно по Некрасову: «Вот приедет барин. Барин нас рассудит». Барина встречали хлебом-солью, многие крестьяне еще помнили крепостное право: «Старики становились перед мною на колени». Барин дал им три рубля на водку и посетовал: «Мужики, кажется, большие лодыри. К несчастию мордва богаче и честнее». Слова «к несчастию» не свидетельствуют о предвзятом отношении Столыпина к мордве, скорее он выражал сожаление, что русские крестьяне не добились такого же благосостояния, как их соседи из мордовской деревни. «Эти последние пришли ко мне после обеда торговать Еникеевку, которую я и не думаю продавать. Это отдельный кусок в 262 десятины. Чтобы отделаться от них, я назначил 50 тыс. рублей. Они давали 30 тысяч, а потом 35. Их аппетит так разгорелся и они без этой земли так сжаты, что я начинаю допускать возможность уплаты им со временем и 50 тысяч. Против этого я не устоял бы, так как это дало бы нам возможность выкупить все наши имения из банка»[107].

Пред нами как будто классический пример из учебника истории, изданного в советский период, когда школьникам рассказывали о полуфеодальном характере царской России. «Отдельный кусок в 262 десятины» – это типичный «отрезок», отрезанный от крестьянских наделов при отмене крепостного права. Площадь отрезков была не столь велика, но они представляли собой важные для сельскохозяйственной деятельности угодья – луга, подходы к водопою, угодья, вклинивавшиеся в крестьянские владения, и т.п. Крестьяне вынуждены были арендовать отрезки за большие деньги, что помогало держаться на плаву помещичьим хозяйствам. Столыпин прекрасно понимал ценность Еникеевки и не собирался ее продавать, надеясь на высокую арендную плату. Продать он соглашался только по непомерной цене. Для сравнения скажем, что за участок в глухом углу Пензенской губернии, куда можно было добраться только на лошадях – «утомился я от непрерывной езды», он запросил почти такую же цену за десятину, по какой были проданы подмосковные дачи около станции Крюково. Зная сложное положение крестьян – «они без этой земли так сжаты», он допускал, что они из последних сил соберут деньги. В этом случае (на самом деле сделка не состоялась) он собирался «выкупить все наши имения из банка». В этом Столыпины не отличались от большинства помещиков. Заложенные и перезаложенные в Дворянском банке имения являлись нормой. Гораздо сложнее было найти дворянское имение, свободное от долгов.

Уместно коснуться вопроса о доходах Столыпина в его бытность предводителем дворянства. Борис Федоров, бывший министр финансов Российской Федерации, специально исследовал вопрос о финансовом состоянии семьи Столыпина. Составленная им таблица доходов Столыпина показывает, что жалованье не могло покрыть расходов предводителя дворянства. Доходов от имений также не хватало. Архивные данные свидетельствуют о непрерывных заимствованиях у банков. В 1896 г. удельный вес кредитов в доходах составлял 15%, в 1897 – 28%, в 1898 – 35%, в 1899 – 50%. Столыпин брал новые кредиты, чтобы расплатиться по старым. Общий вывод, сделанный Борисом Федоровым, заключался в следующем: «Поскольку расходы Столыпиных непрерывно росли, а заниматься имениями времени у него не было, то в будущем семью могли бы ожидать крупные финансовые неприятности»[108].

Следует добавить, что финансовые неприятности Столыпиных не являлись следствием их роскошной жизни. Единственное, на что семья предводителя дворянства не жалела денег, – это на немецких, английских, французских гувернанток для дочерей и на лечение старшей дочери, у которой были проблемы со слухом. Во всем остальном Столыпины вели весьма скромный для своего круга образ жизни. Должность предводителя дворянства была сопряжена с представительскими расходами. Зато стоимость жизни в провинциальном Ковно была значительно ниже, чем в столице. Предводитель дворянства отчитываясь перед женой даже в незначительных тратах: «На пристани купил себе за 70 копеек красные татарские туфли». О.Б. Столыпина проверяла все счета. Их дочь вспоминала: «Счета эти составляли мучения моей матери, всегда до щепетильности аккуратной, но очень плохой математички: как-то выходило, что вечно копейки сходились верно, а рубли нет и то и дело призывался на помощь папа́, который с улыбкой садился за приходорасходную книгу, проверял итог и, поправив все дело, уходил снова к себе»[109]. Денежные проблемы Столыпиных объективно отражали разорение поместного дворянства.

Особенность государственного строя России состояла в том, что поместное дворянство, терявшее свою экономическую мощь, продолжало доминировать в сфере власти. Предводители дворянства занимались не только своими сословными интересами, но и выполняли важные административные функции и судебные функции. Например, Столыпин был назначен почетным мировым судьей. С этой должностью связано первое известное нам публичное выступление Столыпина. Оно состоялось в апреле 1897 г. на ковенском съезде мировых судей. Обращаясь к судьям, Столыпин произнес следующую речь: «В России умеют и привыкли говорить только члены судебного ведомства. Мы, люди служилые и помещики, умеем только писать и пахать. Поэтому попробую с грехом пополам выразить свою мысль сравнением из сельскохозяйственной жизни. Когда мы обрабатываем землю, то в процессе обработки участвуют три элемента: пассивный – сама почва и орудия обработки, плуг, активно же – пахарь – лицо, одухотворяющее работу своей мыслью, направляющей ее своей волей. Успех работы зависит от него, и он ведет хозяйство по пути сельскохозяйственной культуры. Нечто подобное мы видим и в деле народного правосудия. Народ, общество, судебные учреждения, закон представляют из себя элемент пассивный, пахарем же является судья, двигающий общество вперед по пути культуры нравственной»[110]. Сравнение правосудия с сельским хозяйством получилось несколько натянутым. Наверное, Столыпин хотел подчеркнуть близость своих обязанностей как помещика и мирового судьи. Но, знакомясь с первым публичным выступлением Столыпина, надо иметь в виду, что в будущем он стал одним из самых сильных русских ораторов, чьи яркие высказывания запомнились потомкам и были тысячекратно повторены на бумаге, высечены в камне и отлиты в металле.