Второй пояс. Откровения советника - Анатолий Воронин

Ответа на этот вопрос за все эти годы я так и не нашел…

Первые три дня продвижения по «зеленке» для шурави были самыми трудными. Общие потери военнослужащих Бригады убитыми, ранеными и контужеными перевалили уже за сотню. «Черный тюльпан», вылетавший с «Майдана» в Ташкент с регулярностью страшного конвейера, уносил в своем чреве гробы с «двухсотым» грузом.

В понедельник, 14 декабря, из Кабула вернулся Варенников. Туда он убыл сразу же после предыдущего совещания, проведенного за день до начала операции, и вылет этот был связан с прибытием в Афганистан правительственной делегации СССР.

Еще находясь в воздухе, генерал связался с командованием 70-й бригады и предупредил, что сразу же по прилету в Кандагар он намерен провести экстренное совещание, на которое пригласил командира Бригады – полковника Гришина, старшего военного советника провинции – полковника Четверякова и начальника разведки Бригады – майора Лазарева.

Еще не заглохли двигатели самолета, а Варенников уже ехал на штабном «уазике» в расположение Бригады. Вместе с ним в машине сидели два полковника. Это были помощники генерала по Представительству МО СССР, его «глаза и уши» в Афганистане.

Генерал был вне себя от ярости. Все, что так обстоятельно было продумано при планировании этой операции, летело к чертовой матери. Три дня тяжелейших боев практически ни к чему не привели. Потери в живой силе были вообще немыслимыми. Из пятнадцати постов второго пояса обороны войска смогли закрепиться только на шести. А если учесть, что четыре поста функционировали еще до операции, то выходило, что разблокировано было всего два поста. Из-за сплошного минирования «духами» дорог военная техника не могла сдвинуться с места, а саперы, пытавшиеся хоть как-то разрешить эту проблему, стали объектами охоты «духовских» снайперов.

С первых минут совещания разговор пошел в очень резких тонах. Варенников потребовал от всех присутствующих детального доклада причин срыва графика проведения операции, предупредив при этом, что никаких оправданий ни от кого он выслушивать не желает.

Больше всех досталось комбригу Гришину, которого генерал по ходу дела обвинил во всех мыслимых и немыслимых грехах, не забыв упомянуть и политическую близорукость, и статегическую недальновидность, и много чего еще. Генерал не упустил возможности напомнить комбригу и о том, что у того через четыре месяца заканчивается срок командировки в Афганистан. Если дела и дальше будут идти так же из рук вон плохо, то для полковника она закончится досрочно, со всеми вытекающими из этого последствиями.

По стечению случайных обстоятельств, а может быть и нет, но у полковника Четверякова и у главного разведчика Бригады Михаила Лазарева командировки в Афган заканчивалась почти одновременно с комбригом, и им ох как не хотелось разделять участь шефа, красноречиво предначертанную генералом.

Докладывая Варенникову о ситуации, складывающейся в районе боевых действий, комбриг на штабной карте показал диспозицию всех подразделений, участвующих в операции, отдельно отметив наиболее сложные участки.

Генерал не стал долго слушать Гришина и, демонстративно повернувшись в сторону Лазарева, коротко спросил:

– А что нам доложит разведка?

Михаил не ожидал такого поворота дела и сначала даже немного растерялся. Потом быстро сориентировался и, достав из папки оперативную сводку ЦБУ, начал зачитывать всю имеющуюся информацию о «духах» и их коварных замыслах против шурави.

Варенников молча выслушал начальника разведки и, когда тот закончил свой доклад, попросил передать ему сводку. Еще раз внимательно перечитав ее, он отметил несколько сообщений, имеющих, по его мнению, наибольший оперативный интерес, а стало быть, подлежащих реализации в первую очередь.

– Какой все это давности и кто предоставил? – тряся сводкой, генерал обратился к Лазареву.

– Товарищ генерал! В сводку вошли сообщения, предоставленные сегодня ответственными сотрудниками ГРУ, КГБ и МВД. Самую последнюю информацию час тому назад передал на ЦБУ советник царандоя.

– Это не тот ли рыжий капитан, что остался за полковника Денисова?

– Так точно, товарищ генерал!

– Кстати. Из информации, что он докладывал на предыдущем совещании, хоть что-нибудь нашло свое подтверждение в ходе операции?

– Практически все, товарищ генерал.

– Вот так? А как вы считаете, откуда у него такая оперативная осведомленность о бандформированиях? Может, все, что он нам докладывает, просто-напросто случайное совпадение?

– Я так не считаю, товарищ генерал, – вмешался в разговор Четверяков. – А потом, он советник спецотдела царандоя и непосредственно занимается вопросами агентурной разведки. Так что ему и карты в руки. Лично у меня к нему никаких претензий никогда не возникало. Думаю, майор Лазарев со мной согласится.

Михаил в знак согласия кивнул головой.

– Ну хорошо, будем считать, что вы меня убедили. Александр Иванович, – Варенников поверх очков посмотрел на одного из своих помощников, – я думаю, что вопрос с подготовкой подразделений царандоя к предстоящему второму этапу операции в долгий ящик откладывать не стоит. Сегодня же свяжитесь с этим капитаном и договоритесь на завтра о встрече с руководством царандоя. А вам, Николай Иванович, – генерал перевел взгляд на второго своего помощника, – вместе с полковником Четверяковым необходимо встретиться с командующим Вторым армейским корпусом – генералом Ацеком. Задача та же самая. Вместе с нашими советниками и афганскими товарищами вам обоим необходимо побывать в районе боевых действий и на месте согласовать все вопросы, связанные с проведением второго этапа операции. В конце концов, не вечно же нам отдуваться за афганцев. Это их страна, так пусть и воюют за свою свободу и независимость. И так, как няньки, восьмой год с ними носимся. Да, кстати, найдите время и побывайте во всех – я еще раз повторяю, во всех – войсковых подразделениях афганцев. Лично проверьте готовность личного состава к боевым действиям. Обо всем докладывать ежедневно лично мне. Все понятно?

Вскочив, оба полковника в один голос рявкнули:

– Так точно, товарищ генерал армии!

На этом совещание и закончилось.

* * *

Вечером того же дня на 13-ю виллу собственной персоной пожаловал «Сизый нос», то есть старший военный советник Четверяков. «Сизым носом» он стал с легкой руки царандоевских советников, которые окрестили его так за необычный цвет носа.

Полковник по жизни был ярым трезвенником, что нельзя было сказать о его носе. Все приезжающие из Кабула вышестоящие начальники при первом взгляде на полковника обычно интересовались у него насчет того, столько он накануне «принял на грудь». Полковника это бесило, но он был вынужден в который раз оправдываться и доказывать любопытствующим, что он трезвенник по жизни, а нос у него такого цвета с детства, по причине перенесенного кожного заболевания.