Тайный дневник Исабель - Карла Монтеро Манглано

— Всему свое время, дорогой. — Мне захотелось пококетничать, и я знала, что это тебе понравится. — Если в этом и заключался твой замысел, то я была бы тебе очень благодарна за подобное похищение, когда находилась в компании графа Загоронова.

— Николая? Он — безобидный балбес, — с пренебрежением заявил ты. — Он обычно надоедает женщинам, рассказывая им о своей жизни. Кстати, в этих его рассказах больше вымысла, чем правды.

— В самом деле? Значит, он не может, как он говорил, усыпать меня драгоценностями в знак поклонения перед моей восхитительной красотой? Жаль.

— Вот это он таки может. Он действительно весьма преуспел в коммерческих делах. Однако он, наверное, рассказал тебе еще и о том, что ушел с военной службы по собственной воле. В действительности его выгнали в результате какого-то скандала, получившего широкую огласку и связанного с дочерью одного из его начальников. Этот инцидент лег позором на весь его род, до этого пользовавшийся большим уважением в России в кругах, близких к царю. Тем не менее его отец, вместо того чтобы отвернуться от него, выхлопотал для него еще одно теплое местечко, но Николай его отверг. Теперь же, когда дела у его отца идут из рук вон плохо, он относится к нему с презрением. Не знаю, чем вызвана такая неприязнь к своему родителю… Как бы то ни было, мне кажется, что с мозгами у него не все в порядке. Я имею в виду мозги Николая.

Я слушала подобные откровения относительно графа Загоронова с растущим интересом: этот человек вызывал у меня антипатию уже с первой моей встречи с ним.

— И он еще важничает, словно павлин! — неожиданно для самой себя воскликнула я. — Вот ведь бесстыдник!

— Ты еще увидишь, насколько лицемерна большая часть этого изысканного общества. Они без малейшего смущения пытаются поучать весь остальной мир, считая себя знатоками в вопросах этики и морали. На каждом из них есть пятно, которое они пытаются скрыть, — стал рассказывать мне ты. — К примеру, мсье Франсуа Дюба, которого тебе наверняка рекомендовали как выдающегося банкира и который и в самом деле таким кажется, является, кроме того… Как бы мне это тебе объяснить?.. В своей спальне — той спальне, о которой, конечно же, ничего не известно мадам Дюба, он предпочитает заключать в свои объятия не женщин, а мужчин. Мадам Дюба же для него — всего лишь дань приличию: дескать, у меня, как и у всех, есть жена.

Наконец-то тебе удалось меня хоть чем-то удивить.

— Что за странности ты мне рассказываешь! А он ведь выглядит, как респектабельный буржуа!

— Ну да! Каждый из этих людей старается получше играть ту роль, которую он для себя выбрал. И если кто-то из них играет свою роль особенно хорошо, это происходит потому, что ему действительно есть что скрывать.

— «Великий театр мира» — как сказал бы Кальдерон де ла Барка.

— Именно так. Вот это и есть Брунштрих. Однако как раз поэтому тут так весело.

— А ты? Какую роль выбрал для себя ты? — решила я тебя спровоцировать.

— А с какой стати ты решила, что и я играю какую-то роль?

— Да ладно! Ты делаешь это, по крайней мере, в моем присутствии. А если нет, то почему тогда все, кроме меня одной, знали, в чем состоит приготовленный тобой для меня сегодня утром сюрприз? Насколько я поняла, я неофициально стала на эти праздники «великой герцогиней».

Ты лукаво улыбнулся. Тебя, похоже, не очень-то волновало то, что твой замысел раскрыт.

— Тебя это что, очень сильно огорчает?

В этот момент битвы ума и характера, которую мы с тобой вели, я оказалась перед выбором. Я могла предстать оскорбленной жертвой и начать открыто выражать свое неудовольствие из-за того, что оказалась у всех на языке и узнала, что, поскольку каждый год на рождественские праздники ты выбираешь для себя новую «великую герцогиню», в следующем году меня сменит другая, то есть для меня игра закончится, а для тебя — будет продолжаться. А еще я могла… использовать твое же оружие.

— Я не говорила, что меня это огорчает.

Мои слова тебя, похоже, заинтриговали.

— Более того, могу тебе сообщить, что я тоже играю выбранную мною для себя роль.

Твоя заинтригованность сменилась едва ли не паникой. Ты посмотрел на меня пристально, серьезно и встревоженно — как будто ожидал услышать от меня нечто такое, чего тебе услышать отнюдь не хотелось бы. А я тем временем наслаждалась этой сценой.

— Да, именно так. Тебе ведь известно, что несколько месяцев назад меня бросили едва ли не перед самым алтарем? (Ты с выжидающим видом кивнул.) Поэтому у меня имеется достаточно оснований для того, чтобы хотеть отомстить мужчинам.

Выражение твоего лица становилось все более и более встревоженным.

— И в чем же будет состоять твоя месть?

— А вот об этом, дорогой кузен, я тебе ничего не скажу… По крайней мере, сейчас. Ни один полководец в военное время не собирает все имеющиеся в его распоряжении войска на одном-единственном поле боя. А я нахожусь в состоянии войны с противоположным полом.

Подобно тому, как Монна Ванна стала бы поглаживать свою чувственную рыжую шевелюру, я принялась поглаживать тирольские косы, которые ты счел весьма привлекательными. Я чувствовала при этом, что мы совершаем с тобой некий изощренный ритуал заигрывания друг с другом, который тебя тревожил, а меня забавлял.

Очень скоро, однако, твое лицо расслабилось. Ты в течение всего лишь нескольких секунд снова принял самоуверенный вид.

— Я с радостью стану первой жертвой в этой твоей войне, — заявил ты с такой страстью в голосе, что я тут же поняла, что первая битва мною уже выиграна.

— Ты не была бы так любезна уделить мне минутку?

Уделить кому-то минутку?.. Когда вечер — а вместе с ним и праздник — уже подходил к концу, мне захотелось побыть хоть немного в столь желанном для меня одиночестве. Можно сказать, спрятавшись в укромном уголке, я наслаждалась возможностью побыть наедине сама с собой и давала отдых своим органам чувств, подвергавшимся в течение всего вечера большим нагрузкам. Не поднимая взгляда, чтобы посмотреть, кто же это обращается ко мне в такой вежливой форме, я выпила немного холодной воды, так как ощущала сухость во рту. Свечи уже почти все погасли, зал погрузился в полумрак, и какой-то пианист один исполнял лирическое произведение Брамса. Ты исчез: ты уже даже не смотрел на меня с другого конца зала.

— Карл? — Я была не в силах скрыть своего изумления: твой брат был последним, кого я, поднимая взгляд, ожидала увидеть.

Затем я, приятно удивившись, поняла, что, увидев перед собой его, испытала некоторое облегчение. Безразличие друг к другу с первого момента нашего знакомства давало мне основание в данном случае ни о чем не переживать: мы с Карлом один от другого ничего не ждали. Однако мне все же было любопытно: почему он вдруг захотел, чтобы я уделила ему минутку?

— Здравствуй, Исабель, — тихо сказал он.