Поверишь в любовь? - Наталия Романова

Окно спальни, занимающее всю стену, выходило на крутой спуск к Телецкому озеру, вдоль которого растянулся сырой таёжный лес. В окно смотрели три огромных кедра, находившихся на одинаковом расстоянии друг от друга, будто их специально посадили таким образом, а дальше шёл густой лес с кустарниками, папоротниками, хаотично выросшим подлеском, живущий своей жизнью, игнорирующий трёхэтажное человеческое жилище на своей территории.

Ночью окно приоткрывали лишь на проветривание, резкие перепады температуры грозили выстудить большую спальню с высоченным потолком, а под утро Ник распахивал окна. Фрамуги разъезжались, как двери шкафа-купе, и спальню наполняли звуки и ароматы жизни. Тёмные же гардины защищали от первых солнечных лучей, так что Настя могла нежиться по утрам столько, сколько желала.

Такое слияние с природой нравилось Анастасии Веселовой — она была в безопасности, даже шальной москит не мог попасть в помещение — мешала сетка на окнах, но в то же время, когда распахивала гардины, появлялось ощущение полного присутствия, словно она находилась посредине тайги, на берегу дикого озера. Вместе с кроватью, ванной комнатой, и в комфортной температуре.

Настя почувствовала, что матрас рядом с ней прогнулся. От Ника пахло свежескошенной травой и гелем для душа, значит, он уже завершил утреннюю пробежку и вернулся к ней. Она зажмурилась, притворяясь спящей, млея от поглаживающих движений мужских ладоней по своему телу. Они начинались с шеи, задевая затылок, и постепенно спускались вниз, не обделяя вниманием ни единый участок тела, останавливаясь там, где Насте хотелось больше всего. В очень неожиданных для неё местах, о существовании которых она не подозревала.

Конечно, она знала об этих участках, но что это эрогенные зоны — открыл для неё Ник, о подобном, как оказалось, не пишут и не говорят, ссылаясь на индивидуальность. С Ником Настя ощущала себя индивидуальной, единственной и неповторимой, как ему это удавалось, она не задумывалась.

Руки сменили губы и язык, оставляющий чуть влажные следы на теле в виде узоров, которые тут же повторяли пальцы и снова губы. Грудь, живот, линию бикини, внутреннюю часть бедра, кожу под коленкой, отчего-то чувствительную и тонкую у щиколотки, потом вверх по внутренней стороне бедра к линии бикини, животу, груди, шее.

По утрам Ник не целовал Настю в губы: в первое утро она проснулась от поцелуя, на который от неожиданности ответила, а потом забилась, вырываясь.

— Что такое?

— Яшупынечишчила, — промычала Настя, встречаясь со смеющимся взглядом Ника.

— Оу, ну хорошо, — тогда он стал спускаться поцелуями на шею, ниже и ниже, как и каждое последующее утро.

Когда он одним движением раздвинул Насте ноги, опустившись туда лицом, Настя заёрзала отчаянней, чем при попытке поцеловать.

— Что, здесь тоже зубы не чистила? — со смехом отозвался Ник, придавливая её бёдра к кровати, широко разводя в сторону. Стыдно стало невыносимо, загорелись не только щёки и уши, но даже кожа на макушке.

— Не люблю я этого, — заверещала Настя.

В общем-то, почти не кривила душой, был у неё подобный опыт — один и неудачный, с Вадимом. Нет, он не посмеялся и очень старался, только Настя, помимо неудобства и стеснения, вдруг почувствовала такое отвращение, что её едва не вырвало прямо на кровати снятого номера. Она еле дотерпела до конца, даже пискнула, имитируя оргазм, а позже отмывалась от слюней и никак не могла поверить, что женщины находят в этом что-то приятное. Мужчины удивляли, конечно, но женщины…

— Весьма неприятно, что не любишь, а я обожаю. Потерпишь немножко?

— Нет! — взвизгнула Настя.

— Стась, — Ник приподнялся. — Ты мылась вечером, прошло несколько часов, всё чистенько и безумно красиво. Чёрт возьми, это самое красивое, что я видел в своей жизни.

— Наверное, ты не очень много видел, — дёрнула ногой Настя.

— Скорей всего, — Ник придавил руками бёдра Насти и опустил губы, куда собирался.

Пришлось признать, что Настя ошибалась, она любила это, очень любила, обожала. Стонала, извивалась, получая особенное, ни с чем не сравнимое удовольствие, а уж тот факт, что Ник повторял этот ритуал каждое утро, делал его особенно интимным.

Сегодняшним утром она сама раздвинула ноги и пододвинулась ближе, чтобы получить свою порцию незабываемого удовольствия, а потом удовлетворить Ника. Он часто менял позиции, некоторые не нравились Насте сразу, некоторые открывались постепенно, а от некоторых она была в восторге, как и от секса с Ником, да и от самого Ника тоже. Приходилось признаться себе, что она влюбилась в Никодима Игнатьевича, и надеяться, что влюблённость пройдёт быстро, так же, как развеется утро за окном.

— Стась, не копайся, — сказал Ник, когда Настя вернулась из ванной комнаты, поправляя чалму из полотенца. — Серёга будет через пятнадцать минут, а ты не завтракала и голова сырая. Заболеть хочешь?

— Нечего было задерживать.

Ник осмотрел Настю с головы до ног, останавливаясь на разрезе скромного хлопкового халата с запахом и без пуговиц, он шёл комплектом к одной из ночных сорочек и был вполне целомудренным, если не надет на голое тело. Глаза потемнели, он облизнул губы и посмотрел в лицо вдруг покрасневшей Насти.

— Извини, никак не мог остановиться. Твоя попа сводит меня с ума.

— Попа? Но-но — на попу я разрешения не давала!

— Во-первых, не очень-то оно мне нужно, во-вторых, ничего такого у меня в мыслях нет, испорченная девчонка, а в-третьих, вид сзади действительно восхитительный, — Ник закатил глаза и поправил ширинку. — Всё, быстро на кухню. Иначе мы не выйдем никогда, прикую тебя к постели попкой кверху, и будешь выполнять мои грязные фантазии.

— Ник, ты взрослый человек, мужчина. Как ты можешь говорить «попа»?

— Я могу говорить задница, жопа, срака, большая ягодичная мышца, средняя ягодичная, широкая фасция, мягкие ткани задней и латеральных поверхностей таза. Но у тебя, Стасенька, — попа, попка, даже попочка.

— Не верится, что тебе тридцать два года, — фыркнула Настя и побежала вниз по лестнице на кухню.

— Я и забыл, что тридцатидвухлетние мужчины — это такие старички с проблемами потенции и памяти, — смеясь, проговорил Ник, когда появился на кухне вслед за девушкой.

— С памятью точно, — Настя смотрела на тарелку овсяной каши с сухофруктами и вздыхала. — Снова каша.

— Не вздыхай, мы уходим на полдня, надо поесть. Каша — незаменимый завтрак.

— А курага? — Настю передёрнуло.

— Не будь ребёнком, в кураге много калия, после ангины лишним не будет.

— В белых грибах калий, печень повышает гемоглобин… — Настя вздохнула и принялась есть, с трудом запихивая в себя склизкую субстанцию.

Обычно к каше она относилась лояльней, а курагу даже любила — в компоте, например, или в пирогах, но сегодняшний завтрак не лез в рот. Ник в итоге сжалился, сказал, что Настя может не доедать, а с собой взял бутерброды с подкопчённым мясом и местным сыром и термос с чаем с травами, в который Настя буквально влюбилась. Сбором «общеукрепляющим» Настю угостила женщина с удивительным для уха Насти именем Дьыламаш, та самая, к которой они заезжали по пути в этот дом. Оказалось, она убирается здесь несколько раз в месяц, а её сын Сергей присматривает, чтобы домашнее оборудование работало исправно: камин, котельная, подача воды. Мало ли в какое время появятся хозяева дома или гости.