Зло из телевизора - Геннадий Сорокин

Дыры в кадровом составе прокуратура закрывала молодежью. Выпускников юридических институтов брали на работу без проверки. Продержится год – будет работать, сломается – нового найдем.

– Здесь нет никакого стула? – осмотревшись по сторонам, спросил следователь. – Придется стоя писать.

Он достал из чемоданчика-дипломата бланк осмотра трупа и стал заполнять его под диктовку судебного медика: «На поверхности спины трупа обнаружено пятнадцать колото-резаных ранений. Первая рана располагается…»

Мы с Айдаром незаметно выскользнули из помещения и поднялись на верхний этаж, откуда открывался отличный вид на окраину города.

– После убийства у имитатора было два пути, – сказал Далайханов, – или в рощу, или в город.

– Что ему в роще делать? – усомнился я.

– Постирает в ручье вещи, отожмет, просушит и пойдет домой.

– Нет, Айдар. Не будет он ночью на холоде вещи стирать. Я бы на его месте выбросил окровавленную куртку и мелкими перебежками, через пустыри и подворотни, пошел к дому. Знать бы, в каком районе он живет! Все нападения в разных местах.

– Два раза в сквере, – напомнил Айдар.

– Случайность. Совпадение… Надо прочесывать все поле от места убийства и до рощи. В окровавленной куртке он в город не пойдет. Он должен где-то здесь ее выбросить.

Покинув следователя, к нам поднялся Клементьев.

– Андрей, – сказал он, – хочешь, дам прогноз? Никто не разрешит тебе объединить в одно производство это убийство и остальные нападения на женщин. До тебя сюда приезжал прокурор города. Он мне прямо сказал: «Если на трупе нет следов изнасилования, то забудьте о маньяке».

– Геннадий Александрович, я не собираюсь биться лбом о стену. Это в книжках герои-одиночки добиваются правды, а у нас – как решит начальник, так и будет. Система! Не я ее придумал, не мне ее ломать.

Внизу раздались громкие голоса, кто-то искал нас. Клементьев вышел на лестничную клетку, крикнул вниз, подсказал, где мы находимся. На его голос к нам поднялся запыхавшийся оперуполномоченный Зиннер.

– Тьфу ты, мать его! – отплевываясь, сказал он. – Осень на дворе, а мне муха в рот залетела. Не пойму, проглотил ее или выплюнул.

– Если сожрал муху, то сегодня можешь не обедать, – с насмешкой сказал Клементьев. – Сибирская муха калорийней московской котлеты. Ты чего прибежал? Я тебя посылал вдоль канавы пройтись, следы посмотреть.

– Короче, там, вот так…

Зиннер стал носком ботинка рисовать на пыли схему. Айдар запротестовал:

– Ты что делаешь, эту площадку еще не осматривали!

– Рисуй дальше, – разрешил я. – Мы уже здесь все затоптали.

– Я нашел телефон, с которого убийца звонил! – торжественно объявил Зиннер.

– Он там свой автограф оставил? – не поверил ему Клементьев.

– Я, как Чингачгук[2], пошел по следу, – стал рассказывать опер. – У канавы убийца не наследил, а вот там, где он через нее перепрыгнул, на куске бетона осталась капля крови. С одежды слетела при приземлении. Я прикинул, куда он с этого места мог пойти, и увидел телефонную будку. Внутри будки есть мазки крови. Он, пока звонил, крутился в ней и стекла кровью измазал, а ночь же была, освещения нет…

Мы не стали дослушивать историю новоявленного следопыта и велели отвести нас к телефону.

– Чудны дела твои, Господи! – сказал Клементьев, убедившись в наличии следов крови в телефонной будке. – У нашего убийцы сообщник есть! Мы-то думали, что он – маньяк-одиночка, а у него какая-то баба на прикрытии стоит. Наш «дружок» дождался наступления полной темноты и позвонил ей.

– Он даже куртку снимать не стал, – показал я на характерные бурые мазки на стекле.

Клементьев двумя пальцами снял телефонную трубку, внимательно осмотрел ее поверхность.

– Пальчиков нет! Все следы стерты.

– Больше ты никаких следов не нашел? – спросил я у Зиннера.

– Я же не ищейка, по запаху следы искать, – обиделся опер. – Что нашел, то нашел.

– Хреновый из тебя Чингачгук, – поддел подчиненного Клементьев. – Надо тебя почаще дежурить ставить, а то останешься бледнолицым нытиком: «Я не собака, чтобы следы за версту чуять!»

С места происшествия Клементьев подбросил меня до городского УВД. В управлении он пошел докладывать Большакову о результатах работы на месте убийства, а я на карте города отметил очередную точку, где было совершено нападение. Через час в УВД привезли свидетелей – друзей-приятелей Дуньки-кладовщицы. Я зашел в соседний кабинет послушать их показания.

– Короче, дело было так, – рассказывал Геннадию Александровичу беззубый потрепанный мужик. – В половине седьмого, перед закрытием магазина, мы скинулись на пузырь. Взяли ноль-семь бормотухи, распили на пятерых. Кто пил, называть? Значит, я, Дунька, Вася Шапошников, Коля с пятого дома и Хромой. Как Хромого звать, не знаю, он приблудный, не с нашего района. Когда у него деньги есть, захаживает к нам, а так, кто он и чем занимается – я не знаю.

– Ближе к теме, – перебил его Клементьев.

– Мы, всей толпой, зашли в детский садик и там, на веранде, распили пузырь из горла. Понятно дело, что мало, а денег ни у кого больше нет. Тут появился этот ухарь. Он через ограду Дуньку к себе подозвал и о чем-то с ней пошептался. Она вернулась к нам и говорит: «Я схожу ненадолго, вернусь с червонцем». Мы прикинули: чирик – это две бутылки «Агдама», на всех хватит, а если магазин к тому времени закроется, то можно на «яме» бутылку взять.

– «Яма» – это квартира, на которой после закрытия магазинов спиртным торгуют? – уточнил Геннадий Александрович.

– Она, родимая! Три «ямы» в округе работают, у них всегда вино есть. Как с водкой – не знаю, у нас на водку денег никогда нет, а вино – в любое время дня и ночи…

– Дальше! – приказал Клементьев.

– Короче, он повел Дуньку на стройку, а мы – следом, но так, чтобы они нас не заметили. Хромого мы в садике оставили, Коля домой пошел, а я с Шапошниковым – за ними. Я Васе говорю: «Этот чувак, наверное, только что из зоны освободился. Жмет его! Дуньке цена – три копейки в базарный день, а он десятку дает». Вася отвечает: «Если у него давно бабы не было, то Дунька с минуты на минуту освободится. Зэковское дело оно такое, скоротечное».

Свидетель перевел дух и продолжил:

– Он завел Дуньку на стройку, а мы у трансформаторной будки присели, ждем, когда она с деньгами выйдет. Дунька, она ведь, тварь такая, кинуть может. Он с ней расплатится, а она нам соврет, что вместо денег ей тумаков выписали.

– Погоди, – остановил рассказчика Геннадий Александрович. – Дунька что, не в первый раз за деньги снимается? Сам же говоришь, что она вся потасканная и замызганная. Кто на грязнулю позарится?