День, в который… - Екатерина Владимировна Некрасова

решить, что увиденное в микроскоп насекомое доселе оставалось неизвестным науке. Пират втянул голову в плечи еще сильнее и отодвинулся; полковник гневно махнул на него платком — пират отшатнулся с комическим ужасом на лице. Норрингтон из последних сил давил расползающуюся ухмылку.

Он был сейчас всецело на стороне паясничающего Воробья и ничего поделать с собой не мог. Да и не хотел.

— Хорошо… — Полковник медлил, видимо, собираясь с мыслями; растерянность на его лице сменилась решимостью. — Хорошо же, — он повернулся, величественным жестом указывая на Воробья. — Я забираю его.

Командор не поверил своим ушам. Шагнул вперед:

— Полковник Фишер?

— Этот человек, — посланец лорда генерал-губернатора снова был высокомерно-холоден, — напал на моих людей. А в полумиле от бывшей гавани мои люди обнаружили пиратский корабль, стоящий на якоре. Сейчас его стерегут два моих фрегата… (Махнул платком.) Я полагаю, мы потопим его без больших затруднений.

Воробей прижимал к груди скованные руки — поза почти молитвенная; глаз он не поднимал.

Ошарашенный Норрингтон пришел в себя. Ложь противоречила всем жизненным принципам командора; вследствие проистекающего отсюда отсутствия соответствующей практики лгать он не умел — и хорошо это знал. И все же понадобилось всего несколько секунд, чтобы принципы потерпели сокрушительное поражение в борьбе с куда более низменными чувствами.

— У этого человека есть официальное разрешение на каперство, — отчеканил он с каменным лицом — сам себе поражаясь. — Он не пират. А что касается мародерства, то это дело подлежит исключительно местной юрисдикции.

Наибольшее изумление отразилось на лице самого Воробья — впрочем, тут же сменившись прежним сосредоточенно-молитвенным выражением — столь искренним, что ничем иным, кроме как гнусным фарсом, оно и быть не могло.

— Он угрожал оружием моему офицеру!

Норрингтон покосился на затравленного агнца; снова обернулся к полковнику.

— Суд рассмотрит это дело.

— Я отравлю этого мерзавца в цепях к генерал-губернатору, — тон Фишера был непререкаем. — Поимка пиратского капитана…

Лицо командора дрогнуло в презрительной усмешке.

— Так вот о чем вы думаете!

…Хуже всего было то, что комната вновь неторопливо двинулась вокруг него. Все поплыло — багровеющее лицо Фишера, его рука, гневно швырнувшая пенсне на грудь…

— Я думаю о чести Британии!

— Неужели?

Сержант Уайтекер, которому между делом было велено возвращаться к прямым обязанностям, покинул кабинет, ежась, — осторожно притворил за собой двери. Караульные в холле переглядывались, прислушиваясь к доносящимся крикам начальства.

— …халатность и попустительство!..

— …И если вы рассчитываете на награду, выдав его за величайшего злодея…

Маллроу и Муртог в кабинете стояли навытяжку. Воробей с самым невинным видом сосредоточенно дул на рассаженное наручниками запястье.

Преодолевая головокружение, Норрингтон шагнул вперед — оказавшись между пиратом и Фишером.

— Вы не уведете его отсюда.

Он не мог видеть, что Воробей из-за его плеча подмигнул багровому и потному в гневе полковнику — и тут же потупился; впрочем, если бы и увидел — не удивился бы. В этот момент он признал за Джеком Воробьем по крайней мере один несомненный талант — умение находить дураков, готовых в решающий момент встать между ним, Воробьем, и виселицей.

— Мой дорогой командор, — сознание своего превосходства помогло полковнику взять себя в руки. — А как вы намереваетесь мне помешать?

Норрингтон осекся на полуслове; сглотнул. Это обращение оказалось ударом под дых.

— Полковник Фишер, вы забываетесь!

— Неужели? — Полковник лениво приподнял подвыщипанные пинцетом брови. Теперь пришла его очередь иронизировать. — Я подчиняюсь губернатору Суонну, но не вам. — Аккуратно сложив платок, снова засунул его за обшлаг.

Молчание тянулось. Норрингтон не двинулся с места — продолжал загораживать пирата от полковника.

— Вы… — начал он и замолчал.

У Фишера втрое больше людей; у командора не укладывалось в голове, что он может применить силу… в британской колонии, против законных британских властей… но в то же время он понимал, насколько шатки в данном случае его властные прерогативы. Насколько невразумительны его мотивы… у Фишера, несомненно, есть все шансы доказать лорду Уиллоугби свою правоту.

Полковник небрежно отряхивал обшлаг мундира.

— Капитан «Черной жемчужины» — не просто какой-то заурядный мерзавец. Даже при том, что этот тип выглядит слабоумным…

Воробей покосился на него; нахмурился. Фраза ему явно не понравилась.

— Хорошо, — командор хватал ртом воздух. Собственный голос слышался глухо. Комната вертелась все быстрее. И никак нельзя было позволить Фишеру заметить его, Норрингтона, состояние… — А если вы услышите то же самое от губернатора, я надеюсь, вас это удовлетворит?

— Губернатор болен, мой друг.

— Я не спрашиваю вас о его здоровье, — командор оставался холоден и спокоен. — Я спрашиваю вас: в случае, если губернатор окажется согласен со мной…

Мысль о том, что губернатор может и не согласиться, пришла ему в голову только сейчас. Не думать об этом… На худой конец, там есть Элизабет. Элизабет не отдаст Джека…

— Я буду надеяться на здравый смысл губернатора, — полковник с усмешкой пожал плечами. Фраза прозвучала почти намеком — Фишер, безусловно, не заблуждался относительно того, сколь не заинтересован губернатор в ссоре с ним.

Иногда Норрингтону казалось, что и относительно губернаторской болезни Фишер вовсе не заблуждается.

— Хорошо. В таком случае будьте любезны дождаться моего возвращения, я схожу за ним.

— Он же болен? — полковник вздернул брови. — Ну хорошо… — пододвинул стул и уселся, вытянув ноги. — Я подожду.

Командор избегал оглядываться на Воробья. Шагнул в сторону; распахнул двери — едва не ударив резной дубовой створкой успевшего отскочить Гроувза.

— Лейтенант, — Норрингтон взялся за косяк. Главное, чтобы Фишер не понял, что он едва стоит на ногах. Сердце билось в горле, и от каждого толчка темнело в глазах.

А вот Гроувз, кажется, понял.

— Сэр…

— Лейтенант. Будьте любезны проследить за тем, чтобы до моего возвращения капитан Воробей оставался там, где он есть. — Он заставил себя обернуться. — Полковник… И если в мое отсутствие с задержанным что-нибудь случится…

Воробей глядел на него, просунувшись между солдатами — он еще и знаки пытался подавать, двигал бровями, артикулировал губами неслышные слова… Командор отвернулся; не было даже злости. Даже ругательств.

— Мой друг, — полковник Фишер вертел головой, с растущим интересом наблюдая за этой перекличкой взглядов. — Ведь вы же сами так хотели его повесить?

Норрингтон ухмыльнулся, не сдержавшись. Он был на грани обморока, и сверкающие носки собственных начищенных сапог двоились в глазах.

— Я предпочитаю наказывать здешних преступников лично.

Только когда закативший глаза Воробей подавился смешком, он понял, сколь двусмысленно прозвучала эта фраза.

XIII

Над развалинами белокаменного губернаторского особняка ныне рябили волны. В мутных сумерках сада, превратившегося в затопленный бурелом, сновали пестрые рыбки, и волокна водорослей уже цеплялись к обломкам стен, к поваленным