Тайны Фальконе - Софа Рубинштейн

Парни противно загоготали.

— Но не беспокойся, — с притворной мягкостью продолжил тот. — Мы скажем ему, где ты, но перед этим, немного поиграем.

По спине пробежал холодок. Главное успокоиться. Кристиан учил меня нескольким приёмам, значит, есть вероятность, что я смогу сбежать.

Всплыли воспоминания нашего с ним знакомства. Тогда всё было иначе. Сейчас стала ясна разница между парнем и другими. Он бы не убил меня, нет. Но почему я понимаю это только сейчас? Когда моя жизнь действительно висит на волоске. Это чувство несравнимо ни с чем другим. Здесь нет паники или истерики. Лишь какая-то пустота, как барьер, огораживающий меня от реальности.

Блондин развязал мне руки, и я моментально ударила его в горло основанием ладони. Он повалился на пыльный пол, не ожидая такого поворота. Только сейчас поняла, что мы находимся на каком-то строящемся объекте.

Парни резко посерьёзнели, один из них метнулся ко мне, занося кулак для удара, но я успела увернуться и коленом ударить его пару раз в пах. Адреналин разгонял кровь в моём теле, не позволяя чувствовать пульсирующую боль в висках.

Третий из компании оказался умнее, я услышала спусковой крючок и замедлилась. Вставший, наконец, блондин в это время врезал кулаком по моему лицу. Я загнулась, и тогда он ударил ногой мне по рёбрам. Ноги подкосились, валя меня на грязный пол.

Дышать стало ещё тяжелее, в лёгких началась целая агония. Я сплюнула кровь, скручиваясь от невыносимой боли, калачиком. Отморозки снова загоготали.

Перевернули меня на спину, от чего послышался мой крик. Грудь адски жгло, словно воздух перестал поступать. Блондин сел сверху, намереваясь разорвать на мне платье. Я истошно завопила, пытаясь скинуть его с себя, но он со всей силы размахнулся, ударяя меня по лицу. Резкая боль пронеслась по щеке, я вскрикнула.

Из моих глаз хлынули слёзы. В этот момент, вспомнились все молитвы, все радости и огорчения, все взлёты и падения, но как же они были все ничтожны, по сравнению с тем, какая агония невыносимой боли разливалась по всему телу. Руки парня просунулись меж моих бедер, и я завопила с новой силой, брыкаясь и дёргаясь в конвульсиях. Я истошно кричала во всё горло, но блондин лишь сильнее ударял меня по лицу, от чего моя голова безвольно откинулась в сторону. Непрерывно текли слёзы, а ублюдки шутили и смеялись.

Моё тело обмякло, не в силах больше сопротивляться. Только стеклянные глаза, не моргая, уставились в пустоту. Боль пропала. Не пульсировали больше виски, не жгло лёгкие, на лице перестала ощущаться кровь. Один металлический запах забивался в нос, смешиваясь с пылью.

Неужели так выглядит смерть? Душевная? Физическая? Неужели люди погибают вот так? В руках богатых отморозков, чьи отцы возлагают на них в будущем целое состояние. И их не мучает совесть, они спокойно спят по ночам на шёлковых простынях. Воспитывают таких же, как они сами, ублюдков.

А какая разница? Нет разницы той, что лежит на грязном полу, в окровавленном шифоновом платье. Нет разницы той, чьи мольбы о пощаде не были услышаны ни одним Богом. Нет разницы той, что считает сейчас смерть своим лучшим исходом.

Разницы нет, когда перестаёшь ощущать мир вокруг себя, слышать его, видеть…

Нет разницы в том, носишь ты откровенные наряды или мужские толстовки. Нет разницы, оторва ты или прилежная ученица. Нет разницы даже в том, какая у тебя компания.

Они найдут тебя везде. В любом виде. С любым окружением.

Найдут.

И где-то там, далеко, но по-прежнему незримо близко, раздались оглушительные выстрелы, которые показались лишь лёгким шелестом листвы под ногами, осенью.

Глава 31

Раньше я считала боль худшим чувством для человека. Я ошибалась.

Вы когда-нибудь сталкивались с пустотой? С этим невыносимо тяжёлым чувством. А точнее, с его полным отсутствием. Что может быть хуже этой бесконечной тишины внутри? Когда видя солнце, ты не улыбаешься. Когда чувствуя на себе руки дорогого тебе человека, твои глаза остаются такими же стеклянными, как и до прикосновения. Когда задумавшись над своим сегодняшним настроением, понимаешь, что забыла что такое «радость» и что такое «грусть». Всё смешивается, ты больше не помнишь ни счастья, ни боли, ни горечи, ни восхищения, ни тепла. Ничего…

Боль можно заглушить алкоголем, сигаретами, наркотиками, новыми людьми и событиями. А пустота всегда остаётся с тобой. Попробуешь изменить это — станет только хуже. Она не позволит тебе заплакать, чтобы выпустить всю тяжесть. И ты будешь медленно погибать внутри, не в состоянии изменить исход. Будешь скучать по боли, пожелаешь страдать, лишь бы оживить эту невыносимую тишину. Почему именно по боли и страданиям? Потому что пустота заберёт воспоминания об иных, положительных чувствах. Потому что счастья для тебя отныне не существует. И никакие обстоятельства не смогут это изменить.

Что об этом знала я — семнадцатилетняя, наивная маленькая девочка, которая верила лишь в чудо? Ничего. Я была не готова разбиться на тысячи осколков и потерять веру в человечество. Не готова…

Я думала, что умерла, когда открыла глаза. Белый потолок, дуновение лёгкого ветра и ничего более, мне уже и не хотелось. Ни Италии, ни дома, ни Кристиана, ни любви. Лишь белый потолок с дуновением лёгкого ветра.

Услышав чужое дыхание, я опустила взгляд. Светлое одеяло, на котором покоились мои обезображенные руки. Лиловые синяки, ссадины, трубка от капельницы. И ещё трубки, чьё предназначение мне было неинтересно. На моих руках лежала голова Кристиана. Он спал, его брови периодически подрагивали в неспокойном сне. На щеке парня виднелась царапина, а костяшки пальцев были разбиты. Я невольно засмотрелась на них, понимая, что мы сейчас похожи. Промелькнула мысль: наверное, хорошо, что остальная часть моего тела прикрыта одеялом.

Спустя время, осознала, почему дышать было так неудобно. Половину моего лица скрывала кислородная маска. Я медленно потянулась к ней свободной от брюнета рукой и сняла. Двигаться было неприятно. То тут, то там по телу разливались волны боли.

Кристиан почувствовал движения и открыл глаза. Стеклянные, безжизненные. Любимые мной изумруды не сверкали. Покрасневшие белки свидетельствовали о том, что парень плакал на протяжении долгого времени.

Он глядел на меня, не моргая, а я на него. Мы оба думали об одном, и это сводило сума. Я без слов поняла его боль.

В помещение вошла Рейчел. Выглядела уставшей, обеспокоенной. Заметив, что я пришла в сознание, она замерла и едва заметно улыбнулась. Измученно.

— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спросила девушка, садясь рядом.

— Я себя не чувствую, —