Последняя теорема - Фредерик Пол

— А теперь ты говорить правда. Как твой имя?

Этот вопрос Ранджиту задавали еще не раз. Дознаватели не желали верить, что он — Ранджит Субраманьян, случайно надевший чужую одежду, которая, судя по пришитым меткам, принадлежала Киртису Канакаратнаму. Всякий раз, когда Ранджит давал честный ответ, его наказывали за вранье.

Все допрашивающие вели себя по-разному. Когда приходила очередь потного коротышки по имени Бруно, он пользовался своим излюбленным орудием добывания правды — куском электрического кабеля толщиной четыре-пять сантиметров. Боль от ударов была страшной. Порой Бруно бил Ранджита по обнаженному животу ладонью. Это было не просто больно. Всякий раз юноша гадал, не оторвался ли у него аппендикс или селезенка. Но все же было в методах Бруно кое-что утешительное. Он не вырывал ногти, не ломал кости, не выковыривал глаза. Ранджиту вообще не наносили неизлечимых травм, а значит, можно было надеяться, что в конце концов его отпустят.

Но вскоре надежда угасла. В один ужасный день Бруно отшвырнул кусок кабеля, схватил со стола с орудиями пыток короткую деревянную дубинку и несколько раз ударил ею Ранджита по лицу. Он выбил зуб и оставил кровоподтек под глазом. Упование на скорое освобождение растаяло как дым.

Второй заплечных дел мастер был пожилым. Он ни разу не назвал своего имени и всегда смотрел на Ранджита, прищурив глаз (Ранджит для себя прозвал его Одноглазым). Он редко оставлял отметины на теле Ранджита и допросы вел со странной доверительностью. В первый раз, когда к нему привели Ранджита, двое подручных уложили юношу на спину и Одноглазый взял в руки тряпку.

— То, что мы сейчас делать, — сказал он вежливо, — заставлять тебя думать, что ты умирать. Но ты не умирать. Я не разрешать это случиться. Только ты отвечать на мои вопросы вся правда.

После этих слов он накрыл лицо Ранджита тряпкой и стал лить на нее холодную воду из металлического кувшина.

Ранджит никогда не испытывал ничего подобного. Было не так уж больно, но почему-то холодная вода вызывала жуткий, всепоглощающий страх. Умом Ранджит понимал, что не умрет от этой пытки, но у тела на этот счет имелись собственные соображения. Телу казалось, что оно безнадежно тонет, и Ранджиту захотелось, чтобы пытка как можно скорее закончилась.

— Помогите! — крикнул он, вернее, попытался крикнуть. — Хватит! Дайте мне встать!

Но у него получалось только бульканье и всхлипывание, мало похожее на английские слова.

Журчание воды прекратилось, с лица сорвали тряпку, Ранджита приподняли.

— Ну, как твой имя? — учтиво осведомился Одноглазый.

Ранджит долго откашливался, прежде чем смог выговорить:

— Меня зовут Ранджит Субр…

Но закончить не успел — его схватили за плечи и швырнули на кушетку. Лицо опять накрыли тряпкой, снова полилась вода.

Еще четыре раза он умолял прервать пытку и пытался назвать свое настоящее имя, но всякий раз его снова укладывали.

Наконец он, захлебываясь, прокричал:

— Меня зовут так, как вы хотите. Только перестаньте!

— Хорошо, — обрадованно проговорил Одноглазый. — Так бывать лучше, Киртис Канакаратнам. А теперь говорить мне, на какая страна ты работал?

Существовало, конечно, много других способов склонить подозреваемого к сотрудничеству, но ни одним из них следователи не добились признания, потому что Ранджит не совершил преступлений, в которых мог бы признаться.

Это до крайности злило мучителей. Тот, которого юноша прозвал Одноглазым, сообщил:

— Ты сам делать себе плохо, Ранджит, или Киртис, или как еще там твой имя. Слушать меня. Тебе бывать легче, если ты перестать говорить, что ты не Киртис Канакаратнам.

Ранджит решил на пробу внять совету. Действительно, стало немного легче.

За стенами здания, где держали Ранджита, происходило множество событий, хотя он ровным счетом ничего о том не знал. Взрывались храмы, поезда сходили с рельсов, в вентиляционные системы офисных зданий террористы подсыпали радиоактивный порошок. А еще — покушения. О да, покушений произошло немало. Кому-то перерезали горло, кого-то выбросили из окна верхнего этажа, кого-то застрелили из пистолета, кого-то — из автомата, многих отравили подчас весьма изощренным способом. Одного человека убили, сбросив ему на голову пианино, а другого уложили в ванну, наполнили ее водой, а потом встали несчастному на грудь. Ну и конечно, случались войны. Пожалуй, самой жестокой из них было пробуждение старой горячей точки. Вторжение суннитов на курдскую территорию угрожало очередной серией беспорядков в Ираке, совсем недавно избавленном от оккупации.

Но не все было так уж плохо. Под бдительным надзором четырех из пяти скандинавских стран (неспокойная Исландия в это число не вошла) установилось недолгое затишье для нескольких особенно яростно протекающих войн. Даже в Мьянме — стране, которую по старой памяти часто называли Бирмой все, кроме тамошней непримиримой правящей клики, без каких-либо условий освободили всех политических заключенных и пригласили иностранных дипломатов, чтобы те наблюдали за ходом выборов. И наконец (знай Ранджит об этом, он бы очень порадовался), после бесконечных проволочек, Всемирный банк выделил-таки начальный грант в миллиард долларов для строительства самого настоящего лифта Арцутанова. Конечно, от перечисления денег до открытия лифта пройдет время. Еще очень далек тот день, когда вверх по тросам побегут кабины, позволяющие добраться до низкой околоземной орбиты со скоростью триста километров в час. Но все же это реальный первый шаг.

Конечно, были и другие значительные события, о которых Ранджит ничего не знал, но которые имели отношение к его жизни. Например, он не знал, почему его привезли в это здание, почему пытают. А потом пытки прекратились — опять же непонятно, в чем причина. Ранджит никогда не слышал ни о «передаче по чрезвычайной процедуре», ни о важном решении, принятом несколько десятилетий назад британскими судебными лордами.[11]

Конечно, люди, с пристрастием допрашивавшие, могли бы сообщить ему кое-какие сведения, если бы захотели. Но они не захотели.

После того как миновал первый день без мучений, Ранджит больше ни разу не видел Бруно, того коротышку, который хлестал его по рукам электрическим кабелем и лупил ладонью по животу. Довольно часто он имел дело с Одноглазым, и тот даже выбил у юноши обещание не спрашивать, почему его пытают и отпустят ли когда-нибудь. Одноглазый настоятельно советовал Ранджиту вообще не задавать вопросов. Но кое о чем он все же рассказал. («Бруно? О, его повысить должность. Он не уметь обращаться заключенные, уметь только делать им больно, а мы тебе больно делать, наверное, больше нет».)

Ранджит решил, что не стоит жаловаться. Уж всяко неведение лучше, чем пытки. Еще лучше стало после того, как перестал приходить Одноглазый, потому что Ранджит никак не мог удержаться от запрещенных расспросов. Но Ранджита не оставили в одиночестве. Прихрамывающий старик доставлял еду и выносил парашу, но с ним говорить было бесполезно. Нет, он не был немым, просто не знал ни одного языка из тех, на которых мог объясняться Ранджит.