Продавец снов - Антон Олегович Малютин

– Мы пришли за тобой! Идем с нами, мы дадим тебе еды и питья, мы умоем тебя, приведем в порядок твое платье, расчешем твои волосы, и ты снова станешь самой счастливой девушкой! Только не бойся!

– А… А мама, папа и братишка? Я не могу оставить их здесь!

– Не беспокойся, они тоже пойдут с тобой. Но чуточку позже!

Мир расцвел тысячами красок, наполнился волшебной музыкой, которую я никогда не слышала, стал теплым и уютным. Я лежу на мягком ковре из зеленой травы, надо мной голубое небо, а вокруг, насколько хватает глаз, расстилается усыпанное фантастическими цветами поле.

И надо мной витают три ангелочка. Голеньких, с крылышками за спиной, с белыми кудряшками, с детскими лицами и райскими голосочками. А почему голенькие? Это же Купидоны голенькие, а не ангелы. Ай, да какая сейчас разница! Эти ангелочки дарят мне тепло и покой, они хотят накормить и напоить меня, и снова сделать счастливой…

Наверное, я пойду с ними. Да, но что это?! Куда вы улетаете! А я! Как же я?! Подождите, я хочу с вами!..

Мир померк, с него стекли все краски, заглохла музыка, а нос почувствовал противный запах. Тело пробил озноб, по спине пробежали мурашки. Это снова подвал! Я совершенно одна, а где-то рядом тела мамы, папы и братишки. Я уже не могу дышать от слабости и страха.

Мне кажется, что из того угла на меня смотрят два красных глаза. Да, это точно глаза, свирепые, ужасные. Мама! Что это! Оно идет на меня! В другом углу появились еще глаза, и еще, вокруг много красных глаз! И все эти бестелесные существа идут ко мне, проникают в меня, смотрят прямо в лицо, ухмыляются, рвут своими острыми когтями и жрут вырванные из моего тела куски!

Что это?! Кто вы?! Отпустите, я не хочу! Я не хочу умирать, я хочу жить! Мне страшно, мне очень страшно, пожалуйста, уйдите, перестаньте на меня смотреть! А-а-а!..

… Будущая миссис Винкерс уладила все дела, и готовилась стать образцовой женой миллионера. Теперь к этому нет никаких препятствий – отец, который никогда не дал бы разрешения на свадьбу, теперь не сможет сказать ни слова. А мама, сестра и брат… Это жертва, которую пришлось принести ради счастья. Любила ли она их? Хм, наверное. Но самая лучшая жена для миллионера – либо дочь миллионера, либо круглая сирота. Иначе возможны проблемы, о решении которых юный мистер Винкерс со своей будущей супругой позаботился заранее.

… – Ах ты, черт!.. – выругался Джонсон, едва придя в себя после сна. – Это же надо такое, а!

Тим сидел рядом и смотрел на своего бледного, покрывшегося потом и трясущегося друга. Тот быстро встал с кресла сомнопроектора, прошелся по лаборатории, не переставая в полголоса ругаться, закурил, закашлялся, сел на диван.

– Ну и как? – поинтересовался Тим, и в этом его вопросе слышалось «А я тебе говорил!».

– Да никак! Эта девчонка такого страха натерпелась! Я бы на ее месте через неделю сдох, а она крепкая оказалась.

– Ты был… Девушкой?

– Ага.

– Ну и как? – снова повторил свой вопрос Тим, но теперь уже имел в виду «Каково быть девушкой?».

– Тим! Вот не надо сейчас, а! Я от страха чуть с ума не сошел, а ты такие вопросы задаешь. Там было действительно страшно. Я даже не могу рассказать, как страшно.

– Я верю. Ты бы видел себя во время сна и сейчас. Я уже было подумал, что на этот раз точно придется избавляться от тела, но ничего, ты не хуже той девчонки оказался, вроде выдержал.

Джонсон ничего не ответил на это, только глубже затянулся горьким дымом, стараясь забыть все, что увидел во сне. Но страх не торопился покидать сердце, а как только детектив закрывал глаза, начинал мерещиться тот подвал и красные, горящие адским огнем глаза демонов…

От этих воспоминаний по спине пробегал холодок, и хотелось все бросить, утопить мозг в алкогольном угаре, и больше ни о чем не думать. Это невысказанное желание было исполнено в баре, где Джонсон, вопреки привычкам и традиции, пил не помои под видом пива, а виски, который на поверку оказался такими же помоями. Но только эти помои получше прочищали мозг, топя в себе страх.

28

Проверить сон миссис Винкерс оказалось крайне непросто. Ведь если верить ему, то в убийстве участвовал и мистер Винкерс, а значит, в этом деле было всего два пути: либо предъявлять официальное обвинение миллионеру, либо обо всем забыть. Инспектор был в замешательстве. Лично он уже стал верить Джонсону, но сон – это очень плохая улика, и мистер Винкерс с полным правом может лишь посмеяться над нею.

Но было и еще одно затруднительное обстоятельство: дом, где предположительно произошло убийство, сейчас находился на территории одного из заводов мистера Винкерса. Через несколько лет после свадьбы Винкерсы выкупили большую часть этого квартала, почти все дома снесли, а на их месте построили заводские цехи. И только несколько домов, в числе которых и старый дом миссис Винкерс, стояли, постепенно ветшая. Никто из рабочих не видел, чтобы в дома за последние годы кто-то заходил, и это казалось странным.

Инспектор был бессилен: ни предъявить обвинение мистеру Винкерсу, ни провести исследование дома не было никакой возможности. Законы были на стороне миллионера, строившего, как и его отец, свои дирижабли на человеческих костях.

Весь день Джонсон пролежал на узком диване в лаборатории Тима. В пепельнице выросла гора окурков, на полу стояло с полдюжины пустых бутылок из-под пива, стол был завален остатками какой-то китайской еды, а решение так и не приходило.

Законным образом проникнуть на территорию завода Винкерса и начать там копать было невозможно. Джонсон этим вопросом проел всю плешь инспектору, но тот лишь пожимал плечами, а затем и вовсе выгнал детектива, сгоряча приказав не приближаться к главному управлению на расстояние выстрела. Ничего не дал и поиск документов в информатории, Джонсон только зря потерял пять часов жизни, нахватавшись обрывков законов, которые вряд ли понадобятся в будущем.

Поэтому сейчас Джонсон страдал от безделья и с самого утра надоедал Тиму.

– А что нам по этому поводу может сказать наука?

Тим сидел в кресле напротив Джонсона и тоже потягивал пиво. Но он ограничился одной бутылочкой, и пока был совершенно трезв. Хотя мог напиться, ведь дел на сегодня больше не было, а значит, делать тоже было нечего.