Теряя сына. Испорченное детство - Сюзанна Камата

Кей шел примерно в середине. Глядя прямо перед собой, он маршировал под музыку. Я надеялась, что он помашет мне или хотя бы найдет меня глазами, но воспитатели хорошо его натаскали.

Женщина, сидевшая на соседнем стуле, высморкалась в вышитый платочек. У меня тоже было тяжело на сердце. А что, если они превратят Кея в робота? У меня возникло огромное желание выдернуть его из этого бездушного строя и отвести в парк. Свежий воздух, зелень, много места.

Но когда Кей оказался на сцене, он огляделся. Увидев меня, он широко улыбнулся.

* * *

В первый день, который Кей провел в детском саду, часы тикали гораздо громче, чем обычно. Шарканье свекрови скребло по нервам как наждак. До этого я никогда не замечала, насколько темные и мрачные в этом доме углы.

Я целый час только и делала, что вставала, ходила и опять садилась. Я бродила из комнаты в комнату, проводя пальцами по стенам. Я ощущала себя влюбленной девочкой-подростком, чей парень уехал в другой город. В конце концов я села пить чай с окасан, хотя она меня и не звала.

– Интересно, чем он сейчас занимается, – пробормотала я. В моей чашке медленно кружилась пара незатонувших листьев.

Окасан шумно отхлебнула из своей чашки.

– Может быть, ты порисуешь?

Я пожала плечами. Рисовать мне абсолютно не хотелось.

– Почему бы тебе не завести еще одного ребенка, – блеснув глазами, сказала свекровь.

Еще одного ребенка? Как я смогу полюбить кого-то, когда у меня есть Кей? И кроме того, следующий ребенок тоже быстро подрастет, и придется отдавать его в детский сад, чтобы его подготовили к школе.

Я резко отставила чашку.

– Пойду прогуляюсь. Посмотрю на цветущие вишни.

Она с глубокомысленным видом кивнула, и я ушла.

Я надела кроссовки и бродила, пока не заболели ноги. Стараясь поднять себе настроение, я разглядывала покрытые пенным цветом вишневые ветки, которые раскачивались от ветра. Но все бесполезно. Тяжесть ушла из сердца только тогда, когда я увидела Кея в воротах детского сада и обняла его.

Я надеялась, что со временем мне станет легче, я найду, чем занять время, и примирюсь с тем, что мир Кея становится все шире и шире. Он приходил домой с новыми словами, всякими поделками, маленькими подарками от друзей. Мы разговаривали о его воспитательнице, и я видела, что она ему нравится. Меня грызла ревность.

Но с каждым днем дом становился темнее, присутствие свекрови – все невыносимее.

Как-то я налила себе бокал вина, и день показался чуть светлее. Я выпила еще бокал, потом задремала. Когда я проснулась, Кей был в кухне и ел рисовое печенье. Его забрала бабушка.

– Ой, малыш, прости. Я проспала. – И, обращаясь к свекрови: – Вам следовало меня разбудить.

Кей улыбнулся. Похоже, его не беспокоило, что я его не встретила. Он вручил мне свернутый лист ватмана. Я его развернула.

– Это ты, мамочка. Это я нарисовал. Тебе нравится?

Кривой круг, наверху – три торчащие волосины. Чуть пониже два пятна – глаза.

– Нравится. Очень-очень.

* * *

В мой день рождения Кей остался дома с бабушкой, потому что Юсукэ повел меня в ресторан, на кайсэки рёри. Мы сидели на коленях за низким столиком в отдельной кабинке. Дверь бесшумно отъезжала в сторону, официантка с поклоном ставила перед нами изысканные блюда: засахаренные бобы, наколотые на сосновые иголки, особый паштет, рыбу, украшенную желтыми хризантемами. Я слушала объяснения Юсукэ и наслаждалась каждым кусочком. Официантка исчезала, тихо, как кошка, и возвращалась с другими блюдами.

Мы были так заняты, рассматривая блюда, восхищаясь, строя догадки, из чего это приготовлено, наливая саке, что наша трапеза была уже где-то на середине, когда мы добрались до нормального разговора.

– Ну, как у тебя работа? – спросила я.

Юсукэ пожал плечами:

– Работа? Много ее. А что ты рисуешь?

– Ты знаешь, что я ничего не рисую.

– Может, стоит начать.

Я вздохнула.

– У меня затык. Может, если бы у меня была своя студия… – На самом деле мне необходимо было выбраться из этого дома, найти место, которое я могла бы назвать своим.

Юсукэ достал из-под стола маленькую черную коробочку, перевязанную серебряной лентой.

– Что это? – спросила я. И подумала: «Серьги. Бриллиантовые, наверно».

– С днем рождения. – Он снова принялся за еду.

Я потянула за ленту, она упала на стол. Внутри на белой хлопчатобумажной подушечке лежал ключ из светлого металла. «Ключ от дома», – подумала я. Сердце забилось быстрее.

– Это ключ от галереи, – сказал Юсукэ. – Она теперь твоя. Можешь делать с ней все что хочешь – превратить ее в студию, устраивать выставки, вечеринки…

Я смотрела на ключ. Даже трогать его не хотелось.

– А ты? Тебе же важна эта галерея. – А еще это место нас связывало. Так же, как и любовь к искусству.

– У нас заказов под завязку на следующие пять лет. У меня нет времени заниматься галереей. Она будет пустовать. И в любом случае, это больше твое, чем мое. А тебе скучно. Ведь так?

Я закрыла коробочку.

– Спасибо.

Официантка принесла следующее блюдо. Но аппетита у меня уже не было.

* * *

Как-то раз мы с Кеем шли домой из детского сада и остановились возле строящегося дома. Кей с любопытством глядел на мужчин в рабочих комбинезонах на лесах, с сигаретами и молотками.

– А что они делают? – спросил он.

– Дом. – Уже было видно, что он будет просторный и светлый. Свежо пахло деревом. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула этот запах.

Я представила, что мы с Юсукэ и Кеем въедем в этот дом и мой сын будет играть во дворе. Недалеко от дома – не больше чем в ста ярдах – был небольшой парк с качелями и фонтанчиком для питья. Мы могли бы начать здесь с начала, создать свои собственные традиции. Мы могли бы быть счастливы.

В тот вечер, когда Юсукэ вернулся домой, я попробовала поговорить с ним об этом.

Была половина одиннадцатого, он ел ужин, который я приготовила еще ранним вечером, – мясо, слегка пересушенное из-за того, что разогревалось в микроволновке, и чашка риса. Я налила ему стакан пива, еще один, потом сказала:

– Юсукэ, я не могу больше жить с твоей матерью. – Я смотрела в стол, внимательно разглядывала царапины на его поверхности – лишь бы не смотреть ему в лицо.

Было слышно только, как он глотает, жует, опять глотает.

Я подняла глаза.

– Пожалуйста, давай переедем. Так будет лучше для всех.