Бассейн в гареме - Наталья Александрова

Надежда понимала домашних Гарика. Вот уже несколько лет имприходилось жить в военно-полевых условиях, питому что Гарик, как ужеговорилось, по полгода работал за границей. Таким образом постоянно действующийремонт никогда не кончался, только прекращался на время его отсутствия. Нокогда, войдя в комнату, она увидела дивной красоты камин с голубыми изразцами иполностью восстановленный цветной плафон на потолке, она ахнула и прижала рукик сердцу.

– Красота-то какая!

– Вот! – гордо улыбался Гарик. – А они,прежние-то жильцы, потолок известкой белили! А двери масляной краской красили!Да еще в десять слоев!

Гарик продемонстрировал свежеочищенную от краски дубовуюдверь.

– Лаком покрою, и больше ничего делать не надо! Ладно,Надя, давай поговорим, пока бандиты не явились. Посидим в тишине на кухне,кофейку попьем.

Надежда с удовольствием согласилась. Попивая отличный кофе,привезенный Гариком из Германии, она узнала удивительнейшие вещи. Оказывается,профессор Аристархов, которому они с Леной так легкомысленно хотели подброситькартину, был птицей высокого полета. Надежда узнала все про изготовление копий,про эксплуатацию бедных студентов, о том, что у профессора существует надежныйканал вывоза картин за границу. Все знают об этом, но ничего сделать не могут:– профессор крут, и к бизнесу своему никого не подпускает.

«Такая акула может и картину спереть запросто!» –встревоженно подумала Надежда.

А теперь скажи, Надежда, для чего тебе все это нужно знать?Гарик прищурился и смотрел с любопытством. – Женщина ты от нашего деладалекая, что это вдруг тебя на искусство потянуло?

– Не то чтобы на искусство, – промямлилаНадежда, – но, понимаешь, как бы это половчее выразиться…

– Ты снова влезла в какую-то историю! –констатировал Гарик.

– Откуда ты знаешь? – поразилась Надежда. –Галка натрепалась?

– Не без этого, – усмехнулся Гарик.

– Игорь! – Надежда прижала руки к сердцу и дажевстала с табуретки. – Не могу рассказать, это не моя тайна. Но оченьпрошу: разузнай для меня, каким образом Аристархов посылает копии за границу.

– Пристраивает с партией картин, которые художникивывозят на аукцион или на выставки.

– А сейчас, как у него дела обстоят сейчас?

Ну узнать-то, конечно, можно, – протянул Гарик, –но не сразу. Сделаю несколько звонков. Бывшие сослуживцы от меня ничегоскрывать не будут, потому что я им тоже бываю нужен. Привезти что-то или,наоборот, пару картин вывезти. Я ведь все время туда-сюда сную, как маятник.

– А этот Аристархов никогда к тебе не обращался спросьбой насчет картин?

– Он-то обращался, – поморщился Гарик, – датолько я не откликнулся. Не люблю я, знаешь, когда студентов обирают. Заплатичеловеку нормально за работу, а потом делай с копиями что хочешь. А он,Аристархов-то, норовит даром все получить. Так что я его послал подальше. Асделать он мне ничего не может – я же теперь свободный художник. С тем и ушел«AAA», как его студенты называют.

Надежда поскорее распрощалась с Гариком, условившисьсозвониться завтра.

Аркадий Западло вторично пришел в себя. С испугомоглядевшись и увидев в постели рядом с собой спящую богатырским сномрыжеволосую объемистую незнакомку, он тихонько выбрался из кровати, собрал поуглам комнаты свою одежду и, крадучись, двинулся к двери. Женщина в постелиперевернулась на другой бок и оглушительно всхрапнула. Аркадий вылетел изквартиры как ошпаренный. На улице он перевел дух и огляделся. Оказалось, что онсовсем недалеко от Новочеркасского проспекта и «Валтасаровых Чертогов».Добравшись до мастерской, Аркадий испытал двойственное чувство: с однойстороны, он с облегчением отбросил от себя мучительные воспоминания о рыхлом ивеснушчатом теле, сонно ворочающемся среди смятых простыней и тревожную мысль:«Неужели я вчера с ней… Это до чего же я допился…» С другой стороны, вмастерской все было в таком виде, что он сразу подумал об ограблении. Правда,на первый взгляд, ничего не пропало, все было только раскидано и перевернутовверх дном. Посредине мастерской валялся кот, напоминавший сильно поношеннуюмеховую шапку. Аркадий присмотрелся к нему и пожалел беднягу: кот спал тяжелымпьяным сном, и его мучили кошмары. Однако, раскручивая назад постепеннопроявляющуюся киноленту своих воспоминаний, Аркадий вспомнил, зачем он брал уРудика ключи от мастерской: у него было два заказа… И ведь он их выполнил… Впамяти всплыли холсты с гусями. Их было два. Где же они? Неужели грабители,которые устроили погром в «Валтасаровых Чертогах», охотились за стаями гусей иутащили их из мастерской?

Прижавшись мучительно ноющим лбом к холодному стеклу,Аркадий пытался восстановить в памяти события минувших суток. Наконец онвспомнил свой разговор с рыжим Толяном… Он назвал ему адрес мастерской… значит,Толян забрал одну стаю гусей. Неужели это он устроил во время своего посещениятакой погром? Ну и ну! Хотя от этих отморозков всего можно ожидать – никакойкультуры… Однако где же второе «Утро на птицеферме»?

Аркадий еще раз обошел мастерскую и наконец нашел средиживописно разбросанного хлама опрокинутый мольберт и на нем искомую картину.Облегченно вздохнув, художник придал мольберту исходное вертикальное положениеи с гордостью взглянул на дело своих рук. Гуси были как живые, казалось,«Валтасаровы Чертоги» наполнились их жизнерадостным гоготом.

Аркадий наклонил голову набок и еще раз вгляделся в картину.Что-то в ней было не так… Толян должен был забрать правый холст… а это какойже? Гуси смотрят налево… Черт, где же стояла эта картина справа или слева? Вголове все путалось, мучило тяжелое похмелье, да и вообще Аркадий не отличалсяхорошей памятью и отточенным интеллектом. Отчаявшись вспомнить точноерасположение картин, он махнул рукой, решив, что Толян взял ту картину, которуюнадо, – ведь он-то был не с похмелья.

Придя к такому выводу и окончательно успокоившись, Аркадийначал потихоньку наводить в мастерской порядок, чтобы братья-художники,вернувшись в свои хоромы, не пришли в ужас и не выгнали его. В самый разгаргенеральной приборки, мучительная трудоемкость которой усугублялась головнойболью и прочими прелестями похмелья, в дверь мастерской позвонили. СтрадающемуАркадию всякий звук казался непереносимо громким, а от дверного звонка даже котПиня проснулся и подскочил как ужаленный – видимо, его похмелье было столь жемучительным. Оба – человек и кот – из последних сил потащились к двери, чтобыпрекратить это издевательство – то есть неумолкающее дребезжание старогодверного звонка. Открыв дверь, они увидели на пороге маленькую старушонку сличиком сморщенным, как печеное яблочко, но при этом исполненным крайнегонеодобрения и даже суровости.

– Здравштвуйте, голубшики! – прошамкаластарушенция. – Вы што же это уштраиваете? – обращалась она при этомодинаково к человеку и коту.