Призыв ведьмы - Эйлин Торен

Хэла глянула на него и немного оттаяла, потому что вид у него был не на шутку расстроенным и потерянным. Брат натворил дел, а Роар сожалел.

— Можно, но несколько дней. Решайте. Дальше ничего не буду делать, хоть убейте — сейчас могу забрать, потом не стану. И в родах спасать её не буду, пусть вот достопочтенный бронар постарается, — кивнула ведьма в сторону младшего мужчины. — Может поглядит, как душа из тела с муками уходит, и перестанет так стараться своё семя во всех подряд запихнуть.

Всего один выдох и взгляд ферана спас Хэлу от удара, реального удара, который она уже приготовилась принять со стороны Элгора. Нет, не терпел бронар такого, а от серой и подавно. И сейчас в нём клокотала такая ярость, что тьма вокруг Хэлы прям таки взвилась пламенем и стала плясать во всех углах комнаты.

— Иди, — тихо приказал ей феран и от этого приказа передёрнуло ещё больше, чем от ожидания удара Элгора.

Глава 10

Когда Роар был маленьким, появлялось бывало внутри какое-то невероятное чувство потерянности, когда на него смотрел отец. Он сталкивался с этим взглядом полным печали, сожаления и тоски, и хотелось что-то сделать. Нет, нельзя было сказать, что отец не любил Роара, но боль, которая рождалась внутри мужчины, когда сын, как говорили другие, невероятно похожий на свою умершую мать, улыбался её улыбкой, или смотрел её глазами, опустошала. И Роар искренне старался не попадаться лишний раз отцу на глаза, благо это было легко сделать, потому что Рейнар, выполняя обязанности митара, почти всё время был там, где шла война.

А потом великий эла заставил отца жениться ещё раз. И несмотря на то, что вторая супруга Рейнара Горана, как говорили люди, была крепче и сильнее, чем первая, но всё равно роды забрали и её жизнь.

Роар любил брата. Он старался защищать Элгора, как мог, всегда старался прикрыть его и частенько ему доставалось за проказы младшего брата, да и когда вина была равнозначна, Роар всё равно брал всё на себя. Правда работало это со всеми, кроме Рэтара, который никогда не поддавался. И наказывал обоих, если Роар брал вину за то, к чему не имел никакого отношения. И сейчас, несмотря на это, и на то, что они уже давно не были детьми, первым порывом в сложившейся ситуации было сделать, как привык.

Когда Хэла вышла и повисла гнетущая тишина, Роар искренне пытался найти слова, чтобы оправдать глупость и бездумность поступка своего младшего брата. Но всего одного взгляда на Рэтара хватило, чтобы перестать даже думать об этом.

И тогда Роар принял другое решение.

— Я посмотрю, что с белой ведьмой и отправлю её отдыхать, — буркнул он, слегка склонился перед фераном и бросил полный горечи взгляд на своего младшего брата.

Не дожидаясь ответа ферана, он вышел за дверь и наткнулся на обеих ведьм:

— Хэла, надо поговорить, можно? — спросил он.

Та лишь слегка повела головой в ответ, и Роар подошел к Милене.

— С тобой всё хорошо? — тихо и как-то рассеянно спросил он у девушки.

— Да, — кивнула она. — Простите меня, достопочтенный митар, я постараюсь больше не задерживаться так сильно во время прогулок, если конечно мне всё ещё можно гулять после сегодняшнего?

— Конечно можно, — нахмурился Роар. — Только до захода Изар, я прошу. И достопочтенный феран просит.

— Мне к нему зайти? — она потупила взгляд.

— Нет, можешь идти отдыхать.

Девушка поклонилась и взглянула на Хэлу.

— Иди, не жди меня, — отозвалась женщина.

— Я хотел спросить о том, что ты можешь сделать, — Роар потер шею, когда они остались наедине и вышли на открытый балкон. — Я знаю, что чёрные могут такое, но предыдущая ведьма делала подобное, только если матери сами просили её, насколько мне известно.

Внутри было так мерзко, паршиво.

— Мне не нужна её просьба, достопочтенный митар, — спокойно ответила Хэла. — Да и судя по девочке, она в достопочтенного бронара уже по уши втрескалась и травы не пила наверняка специально. Так что этого ребенка она так просто не отдаст.

— Даже если узнает, что ей грозит смерть? — нахмурился Роар.

— А влюбленность тем и опасна, солнышко, — вздохнула ведьма, назвав его очередным странным словом, которым часто его называла. Однажды он спросил что это значит, а она ответила, что это светило в её мире так ласково называют, а он светленький и ему очень подходит. — Здравомыслию с ней не по пути, обычно. У этой дурочки сейчас там в голове наверное такой концерт играет, что даже, если и был там ум, он отдыхает где-то в уголочке.

— А можно разве забрать, если она так держится за… него… — каждое слово давалось с трудом.

— Потому и сказала, чтобы вы с решением не тянули — еще немного и нельзя будет так просто забрать, — повела плечом Хэла.

— Ей будет плохо?

— Не будет, — спокойно ответила ведьма. — Плохо будет, если дальше всё пойдёт.

Она тяжело вздохнула:

— Не выживет она, Роар. Элгор очень большую глупость совершил. Я уже не говорю, что я думаю о том, что она худая, мелкая, того и гляди ветром снесёт, не готова она пока, а тут такое… я бы ему наговорила, — Хэла зло фыркнула. — Сделаю так, что просто придут кровавые дни и не узнает никто, что было с ней что-то. А если она уже кому сказала, то ответят, что задержалось всё из-за переживаний её и нового места. Такое бывает.

Митар рассеянно кивнул. Когда-то давно он спросил у Рэтара, потому что не мог больше ни у кого спросить об этом, почему отец, если так любил его мать, не позаботился о том, чтобы она не забеременела. Роару было непонятно — неужели нельзя было быть осторожнее, если предполагал, чем это может закончится? Но тан вздохнул и ответил, что долгое время Рейнар делал всё, чтобы беременности избежать — поил жену травами, сам был очень аккуратен. И в конечном итоге Эарган, бывший тогда фераном, просто вызвал своего младшего брата к себе и высказал ему всё, что об этом думал. Отец Рэтара не оставил выбора Рейнару — или делает своей обожаемой супруге ребёнка или Эарган позаботится об этом сам. И достопочтенный феран Эарган Горан сделал бы это. Поэтому отцу Роара ничего не оставалось — его супруга забеременела, но разродиться не смогла и вот Роар жив, а она мертва. И никак не получалось не испытывать за эту смерть вину.

— Тогда забери, — после непродолжительного молчания сказал он тихо, но твердо.

— Уверен? —