Момо - Михаэль Энде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они вернулись в маленькую комнату посреди стоячих часов, он уложил ее на софу.
– Мастер Хора, – зашептала Момо, – я никогда не думала, что время всех людей такое... – она с трудом подыскивала нужное слово, – такое большое, – нашлась она наконец.
– То, что ты увидела и услышала, – ответил Мастер Хора, – это не было временем человечества. Это было только твое собственное время. В каждом человеке есть такая точка – или место, – где ты только что была. Но прийти туда может только тот, кого я сам туда отнесу. И простыми глазами этого не увидишь.
– Но где же я была?
– В твоем собственном сердце, – сказал Мастер Хора, погладив ее по взъерошенным волосам.
– Мастер Хора, – опять зашептала Момо, – можно, я приведу к тебе моих друзей?
– Нет, – ответил он. – Этого пока нельзя.
– А долго я у тебя останусь?
– Пока ты сама не захочешь вернуться к своим друзьям, моя девочка.
– А можно им рассказать, о чем мне говорили звезды?
– Можно. Но ты не сумеешь это сделать.
– Почему не сумею?
– Потому что нужные слова еще должны в тебе вырасти.
– Но я очень хочу об этом рассказать. Всем рассказать! Я хочу пропеть им все эти голоса. Я думаю, что тогда все опять станет хорошо.
– Если ты действительно хочешь этого, Момо, ты должна уметь ждать.
– Ждать я умею.
– Ты должна ждать, как семя ждет в земле годового оборота солнца – прежде чем прорасти. Хочешь ты этого?
– Да, – прошептала Момо.
– Тогда спи, – сказал Мастер Хора, проведя рукой по ее глазам. – Спи!
Счастливая, Момо глубоко вздохнула и закрыла глаза.
Момо проснулась и открыла глаза.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять, где она находится. Ее смутило, что она лежит на поросших травой каменных ступенях амфитеатра. Не была ли она только что в Доме-Нигде – у Мастера Хора? Как она попала сюда?
Было темно и прохладно. На востоке серел рассвет. Ей стало холодно, и Момо плотнее закуталась в свой длинный пиджак.
Она ясно вспомнила все пережитое: ночное путешествие с черепахой по огромному городу, необычный свет возле ярко-белых домов, Переулок-Никогда, зал с бесчисленными часами, шоколад и булочки с медом, – она дословно вспомнила весь свой разговор с мастером Хора и его загадку. Но ярче всего запомнились ей минуты под золотым куполом. Стоило закрыть глаза – и она опять видела распускающиеся в пруду прекрасные цветы. В ее ушах все еще звучали голоса Солнца, Луны и звезд. Они звучали так ясно, что она стала подпевать им.
И пока она так напевала, в ней вдруг стали возникать слова – новые слова, точно выражавшие запахи цветов и никогда прежде невиданных красок! Воспоминания как бы сами заговорили в ней, но с этими воспоминаниями происходило что-то странное! Момо вдруг открывала в них не только то, что видела и слышала, – намного больше! Как из бездонного колодца, всплывали перед ней все новые и новые Цветы Времени. И с каждым таким цветком раздавались новые слова. Достаточно было вслушаться в себя, чтобы повторить их вслух или пропеть. Слова рассказывали о непонятно-таинственных, удивительных вещах, но стоило их повторить, как все становилось ясным.
Вот что имел в виду Мастер Хора, когда говорил, что слова должны в ней вырасти!
Может быть, ей это приснилось? И ничего в действительности не было?
Размышляя об этом, Момо вдруг заметила внизу – на поросшем травой кругу – какое-то движение. Черепаха! Она спокойно разыскивала съедобную травку.
Момо быстро спустилась и присела возле черепахи на корточки. Черепаха подняла голову, посмотрела на девочку своими древними черными глазами и опять продолжала рыться в траве.
– Доброе утро! – сказала Момо.
Никакого ответа – на панцире ничего не зажглось.
– Это ведь ты водила меня сегодня к Мастеру Хора?
Черепаха опять не ответила. Момо глубоко вздохнула.
– Жалко, – пробормотала она. – Значит, ты просто обыкновенная черепаха, а вовсе не... ах, я забыла твое имя! Красивое имя, такое длинное и редкое. Я никогда раньше такого не слышала.
«КАССИОПЕЯ!» – слабо зажглось на панцире черепахи. Момо с восторгом прочла слово по слогам.
– Да! – закричала она, захлопав в ладоши. – Точно! Ты ведь Кассиопея, не так ли? Ты черепаха Мастера Хора?
«А КТО ЖЕ ЕЩЕ?» – последовал ответ.
– Почему же ты мне сразу не ответила?
«Я ЗАВТРАКАЮ», – прочла Момо на панцире.
– Прости! – сказала Момо. – Я не хотела тебе мешать. Я только хотела знать, как это получилось, что я опять здесь?
«ТВОЕ ЖЕЛАНИЕ!» – засветился ответ.
– Странно, – пробормотала Момо. – Я этого совсем не помню. А ты, Кассиопея? Почему ты не осталась у Мастера Хора, а пришла сюда со мной?
«МОЕ ЖЕЛАНИЕ!»
– Благодарю, – сказала Момо. – Это очень любезно с твоей стороны.
«ПОЖАЛУЙСТА!»
Черепаха, видно, сочла разговор оконченным, ибо поползла дальше – продолжать завтрак.
Момо уселась на каменных ступенях. Она радовалась, что опять увидит Беппо, Джиги и детей. Она опять слушала музыку, непрестанно звучавшую внутри ее. И хотя она была совсем одна и никто не мог ее слышать, она все громче, от всей души, подпевала этой музыке, глядя на встающее солнце. И ей казалось, что на этот раз ее слушают птицы, и кузнечики, и деревья, и даже камни.
Она не могла знать, что других слушателей у нее теперь долго не будет. Она не могла знать, что напрасно ждет своих друзей, что ее очень долго здесь не было и за это время весь мир изменился...
С Джиги-Гидом Серые господа справились относительно легко.
Все началось с того, что около года тому назад, вскорости после исчезновения Момо, в газете появилась о Джиги длинная статья. Она называлась: «Последний из настоящих рассказчиков». В ней, кроме прочего, сообщалось, где и когда его можно встретить и что его рассказы нечто такое, чего нельзя упустить.
После этого к старому амфитеатру стало приходить все больше и больше людей, все хотели его увидеть и услышать. Джиги, конечно, только радовался. Как всегда, рассказывал все, что в голову взбредет, а в конце обходил слушателей со своей кепкой, и та всегда доверху наполнялась деньгами. Вскоре его выступлениями занялась одна солидная фирма, она предложила Джиги определенную сумму за право представлять его слушателям. Туристов привозили к амфитеатру в автобусах, и вскоре Джиги пришлось составить подробное расписание, чтобы все, уплатившие деньги, могли его послушать.