Улыбка пересмешника - Елена Михалкова

Закончив обход острова, Бабкин философски сказал себе, чтоотсутствие новостей – уже хорошая новость, вернулся к лодке и поплыл обратно. Невзираяна то, что первый этап его поисков не принес результатов, пора было приниматьсяза второй, а перед этим Сергей собирался плотно позавтракать. Поиски тел – самособой, но прием пищи – это святое.

Камни, которые они притащили с собой еще в прошлый приезд,не пригодились – Кирилл объявил, что сложить из них очаг не получится. Поначалуон носился со своей идеей, а потом остыл к ней, стоило только Сеньке, увидевразнокалиберные булыжники, поднять его на смех. И хваленое кручининскоеупорство не помешало ему позабыть о том, что он собирался печь какие-тоособенные, хитрые лепешки на разогретых камнях, и предоставить все их камни вполное Сенино распоряжение.

В итоге Семен в несколько заходов отволок булыжники к яменеподалеку от шалаша и сбросил вниз, чтобы не мешались на дороге. К тому жевнутреннее чутье подсказывало, что незачем держать их на виду – слишком великоможет оказаться искушение схватить один из них.

Кирилл ему в этот раз не нравился. За его смехом,непринужденностью и подшучиванием скрывалось нечто такое, отчего Сенька неполенился убрать камни с глаз долой, а затем, стоя на краю ямы, проверитьремень. Чем-чем, а этим оружием он владел – научили добрые люди, пока он моталсрок, и наука ему уже несколько раз пригодилась. Семен провел пальцами попрохладной пряжке: круглой, рельефной, больше подходящей для женского ремня,чем для мужского. Пряжка была с обратной стороны утяжелена металлическойпластиной, а в зазор между ними Сенька насыпал свинца: оружие получилось такое,что с ним можно было безбоязненно выходить против Соловья-Разбойника – свист отпряжки, рассекавшей воздух, не уступал бы его посвисту. «Даст бог, не придетсяпротив Кирюхи использовать. Угроблю ведь парня».

Не то чтобы он в чем-то подозревал старого приятеля,оправдывался перед собой Семен... Но так ему было спокойнее. Он чувствовал вКручинине скрытое возбуждение, напряжение сжатой пружины, и опасался, что оновыльется в драку. «Драться-то нам не надо, – укоризненно сказал про себяСемен, вспоминая лицо Кирилла, прищурившего серо-голубые глаза. – Зачем женам драться? Давай по-хорошему все решим, как договаривались, и разбежимся. Нодоговор выполнять надо, ты ж понимаешь...»

Кирилл здорово изменился за то время, что Сенька провел назоне: Головлев запомнил цепкого, злобного, как волчонок, веселого паренька изтех, кому море по колено, а обнаружил заматеревшего мужика себе на уме, свирепоогрызавшегося на любые попытки вмешиваться в его жизнь. Разница между ним самими Кириллом была настолько разительной, как будто это Кручинин провел последниешесть лет на зоне, а не он, Сенька.

Одной из неприятных черт приятеля для Семена было отношениеКирилла к жене. Скромная, ласковая, как котенок, не сводившая с мужа сияющихглаз, она лучилась доверчивым счастьем, тянулась к Кириллу, как цветок ксолнцу. «Ромашка, ей-богу... – умиленно думал Сенька, наблюдая заней. – Вот же нашел себе жену Кручинин!» Его съедала не зависть и неплотское желание, а смутная тоска по тому семейному блаженству, какого у самогоСеньки не было и быть не могло: не из тех он был мужчин, от которых такиекрасавицы, как Вика, млели и таяли.

И тем обиднее ему было видеть, что Кирилл не ценит того, чтоимеет, а жену держит за прислугу. От этого у Сеньки возникало смутное ощущение,будто Кручинин высмеивает то, что было для него ценно. Он не мог облечь эточувство в подходящие слова, и в конце концов решил, что ему просто жалкомолодую нежную Вику. «Эх, мне бы такую женщину...» У него сохраниласьодна-единственная вещица – с того дела, – с которой Сенька отчего-то несмог расстаться: безделушка, но до того радующая глаз, что от нее на душестановилось теплее, словно от хорошей песни. Эту безделушку утром, когда Кириллуже ушел рыбачить, Семен припрятал в свой тайничок – испугался, что потеряет, покалазает по кустам, или, еще хуже, уронит в воду – и не будет у него большебезделушки. Про себя он уже решил, что подарит ее Вике, когда вернется. «Незабыть бы ее в тайнике-то... Или, может, в карман переложить?»

Вернувшись к шалашу, Сенька обнаружил, что Кирилл сновазавалился спать. Это было еще одной новой его особенностью: спать помногу, втом числе и днем. «Дрыхнет как сурчина, – удивленно думал Семен, слушаяхрап приятеля. – Только пообедали, а он спать».

Он вновь, как и накануне утром, уселся перед шалашом, стоской думая о том, что раньше Кирюха ни за что не бросил бы его сидеть одного,а привалился бы рядышком, и они завели бы разговоры за жизнь. Теперь такиеразговоры и начинать было смешно – слишком разная была у них жизнь. «Получу отнего то, что надо, – думал Сенька, вертя в руках почти готовый нож, –и разбежимся. Что я себя обманываю? Никакие мы больше не приятели».

Эта мысль, которую он старательно гнал от себя, огорошилаего. Он и на поездку-то согласился в надежде, что все пойдет как прежде, изакончится непонятное молчание Кирилла по поводу их договоренности. Теперьстало ясно, что нужно не рыбку удить в дальней заводи, а поговорить сКручининым напрямик, без всяких недомолвок и намеков. Не получается у негонамеками, хоть ты тресни.

Погрузившись в невеселые думы, Семен встал и побрел кудаглаза глядят, бессмысленно вертя в руках незаконченную работу. Пальцы егоскользили по ручке ножа, ощупывали контур медведя, замирая на шероховатостях...Золотистые стволы сосен, пятна травы, по которым скользило солнце, гулневидимой отсюда реки – все действовало на него усыпляюще, и, чтобы непроваливаться в полусонное состояние, в котором мысли о Кирилле приобреталинеприятную четкость, он решил отвлечь себя: присел на широкий поваленный стволвозле ямы, куда недавно сбрасывал камни, и стал рассматривать клинок и рукоять,сосредоточиваясь на том, что еще предстояло сделать.

Он просидел минут десять, совершенно потеряв счет времени,не думая ни о чем, кроме узора... И вздрогнул от неожиданности, когда из-задерева на него упала чья-то тень. В первый миг Сеньке показалось, что этоКирилл решил напугать его, но, подняв голову, он обнаружил давешнего идиота,подходившего к нему враскачку, будто моряк. На большие голые ступни налиплииголки, из тонких царапин под коленками сочилась сукровица.

– Ба! Ты где прятался-то? – удивился Семен. – Вотчерт неслышный. Я тебя и не заметил.

На этот раз вода не текла с дурачка, только зеленая потертаяфутболка была чуть влажной – видимо, он много времени провел на острове и успелобсохнуть. Остановившись перед Сенькой, мальчик внезапно похлопал его поголове, а когда тот недовольно отшатнулся, гулко расхохотался.

– Тихо ты, дурак!

Сенька обернулся в сторону шалаша. Показывать нового знакомцаКручинину ему не хотелось: тот, зверь такой, начнет издеваться над убогим, итогда ничего хорошего не жди.

– М-м-м... – напрягшись, выдал дурачок, протянув к немусверху вниз розовую пятерню. – Да-а-ай!