Вверх по реке - Борис Сапожников

— Адам, — обратился полковник к Оцелотти, — выйди.

— Но…

— Никаких «но», Адам, — отрезал Конрад. — Выйди из кабинета и закрой за собой дверь. Плотно.

Оцелотти подскочил на ноги, словно марионетка, которую дёрнули за все нитки разом. Он чётко отдал честь, будто на смотре, и почти строевым шагом вышел из кабинета. Дверью хлопать не стал — всё же он был слишком уравновешенным человеком для подобных жестов.

— А вы сядьте уже, оберст-лейтенант, — велел мне Конрад, и я опустился на стул, понимая, что и дальше стоять перед ним глупо. — Что это за цирк перед моим офицером? Вы не хуже меня знаете — все действия, что я предпринимаю, полностью законны. Война в Аурелии развязала мне руки.

— Война, о которой не знают ваши люди. К тому же, приказов о рейдерстве на торговых путях противника, вам никто не отдавал. Как бы вы ни пытались играть словами, но вы дезертировали вместе со всем полком, поставив всех своих людей вне закона.

— Довольно этих глупостей, — отмахнулся Конрад. — Идёт война — и с этим фактом ни вы, ни колониальное руководство ничего поделать не можете. Они ведут себя так, словно имеют надёжный тыл, будто им есть куда возвращаться. Они не воюют здесь также, как дерутся в Аурелии.

— Да что вы тут можете знать о войне в Аурелии, — усмехнулся я.

Даже сам удивился, как это вырвалось у меня. Будто само собой — прорвалась вся горечь, копившаяся внутри годы на фронте.

— А хотел бы, — рявкнул Конрад, стукнув кулаком по столу. — Наше место там, — он махнул рукой куда-то за спину, имея ввиду Аурелию, — на настоящей войне. Всеми своими реквизициями я хотел показать Генеральному штабу, что способен на большее. Довольно держать меня здесь!

Он перевёл дух, и не дожидаясь что я скажу, продолжил.

— Но раз они не захотели вернуть меня на подлинный театр военных действий, я принесу настоящую войну сюда.

— И как же вы хотите сделать это?

— Думаете, стану делать из своих планов тайну, — откинулся на скрипнувшую спинку стула Конрад, сложив руки на объёмистом животе, — останетесь разочарованы. Я не собираюсь секретничать.

Он поднялся со стула и откинул шторку, за которой скрывалась подробная карта верховий Великой реки. Один объект на ней был помечен, как особо важный, и даже обведёт красным кругом.

— Вот тут, — указал именно туда Конрад, — находится мощная радиовышка. Через неё идут сигналы по всем колониям Альянса в Афре. Она принимает сообщения из метрополии, так что её мощи должно хватить для открытого вещания на весь регион.

Я не стал спрашивать, что хочет передать всем, кто его услышит, полковник Конрад. Услышав его слова, я вспомнил, что говорил мне Лев Афры. Казалось, это было несколько лет назад.

— Вы понимаете последствия, полковник? Вы принесёте в колонии не войну, а хаос.

— Пусть так, — кивнул он. — Однажды я уже стал жертвой чужой игры, но больше не позволю никому манипулировать собой. А вы? Как насчёт вас, оберст-лейтенант? Вы желаете стать автором своей судьбы, перестав плясать под дудку кукловодов, которых никогда не увидите?

— О ком вы? Я здесь по приказу…

— Вы не знаете тех, кто отдаёт приказы, — отмахнулся Конрад. — Я тоже считал, что действую на благо родины, более того, что своими действиями мы сумеем отсрочить начало войны.

— Терактом над Полдавийскими горами?

— Представьте себе, да! — Конрад снова сел на стул и теперь подался вперёд. Он явно не мог прежде никому выговориться, ведь в тайну его участия в уничтожении дирижабля вряд ли было посвящено даже высшее колониальное руководство. — Тот брак, что газеты выдавали едва ли не как основание для объединения Альянса с Коалиции, создавал больше напряжения в обоих блоках, чем разрежал его. Он оставлял слишком много вопросов — и первый из них: кто будет главным? А на него ответа не было. Сам брак наследников мог послужить поводом для войны. И тогда меня вызвали в Генеральный штаб, но беседовали со мной вовсе не те, кого я рассчитывал там увидеть. Нет. Это были, конечно, не сами кукловоды, но очень близкие к ним люди. Мне предложили захватить тот злосчастный дирижабль и передать наследников в надёжные руки.

— Но что-то, как всегда, пошло не так, верно?

— Совершенно верно, — кивнул Конрад, ушедший с головой в воспоминания. — Я взял лучших людей, мы идеально высадились на борт «Надежды», вы ведь помните, что тот дирижабль носил это имя, и начали операцию по захвату. Всё шло как по учебнику: быстро и без лишнего насилия. Без единого выстрела.

Он замолчал на несколько секунд, глядя в потолок, как будто среди носящихся там мух, пытался разглядеть события минувших лет.

— А потом кукловоды показали меня. В машинном отделении мои парни обнаружили бомбу, установленную на неизвлекаемость. И таймер на ней показывал, что взорвётся она через четверть часа. Были и другие бомбы: в гондоле и в баллонах. Мы не искали их, я видел, как «Надежду» окутало пламя взрывов. Одного устройства для этого было бы мало.

— И что же вы сделали?

— Думаете, пытался спасти всех этих расфуфыренных придворных и виновников торжества? — рассмеялся Конрад. — Нет, оберст-лейтенант, я пришёл в бальный зал, где мои люди собрали всех, и приказал открыть огонь. Мои солдаты привыкли подчиняться безоговорочно — и через пять минут все были мертвы. Мы направились на спасательную палубу, и знаете, что там нашли? Точнее не нашли? Шлюпки. Спасательных шлюпок на борту «Надежды» просто не было. Всё было решено заранее, а я и мои люди назначены козлами отпущения.

— Как же вам удалось спастись?

— Благодаря агенту кукловодов, который заложил бомбы и привёл их в действие. Он-то как раз умирать не собирался и припрятал на спасательной палубе парашют. Мои люди поймали его до того, как он им воспользовался. Я попрощался со всеми своими бойцами, заглянул каждому в глаза, чтобы запомнить не только имя, а потом прыгнул. Спасся. Один. А дирижабль «Надежда» взорвался в небе над горами уже в Трире.

Он снова замолчал, и я не нарушал тишины. Понимал: сказано ещё не всё.

— Официально меня и моих бойцов, конечно, над Полдавией не было, а их гибель стала проходить как инцидент во время учений. Дальнейшее вам известно, оберст-лейтенант.

Снова тишина и молчание. Только мухи жужжат под потолком.

— И что вы теперь будете делать, оберст-лейтенант? Продолжите служить кукловодам или возьмёте судьбу в свои руки, как сделал это я?

— А вы подумали, что станется с вашими людьми после того, как вы объявите о войне в Аурелии? — вопросом на вопрос ответил я.

— Это как отсечение гангренозной конечности: больно, может показаться жестоким, зато избавляет организм от опасной инфекции. Той, что может убить его весь. Пускай те, кто слаб, и не сможет принять новость и войне на родине, умрут: покончат ли с собой, как считают в Колониальном комиссариате, или сойдут с ума, или что угодно ещё. Не важно. У меня останутся только самые крепкие. Полк выживет и станет сильнее прежнего.