Император полночного берега - Вольф Белов

Царевна Немея сидела на скамеечке в саду близ круглого бассейна, с безразличным видом глядя на воду. Лицо девушки было белым, как мрамор облицовки бортиков бассейна.

За спиной царевны стоял император, держа раскрытую ладонь над головой дочери. Лицо Нокатотоса все более омрачалось.

– Почему ты нерадостна, дочь моя? – спросил император.

– Мне тоскливо, отец, – тихо и равнодушно ответила девушка.

– Ты тоскуешь по Икестосу? – продолжал спрашивать Нокатотос.

Царевна вздохнула и все так же безразлично ответила:

– Я не знаю.

Император нахмурился и сжал зубы. Отступив назад, он повернулся и пошел во внутренние покои дворца. Царевна не обратила на уход отца никакого внимания.

У портала входа в галерею императора встретил советник Метоннес. Посмотрев в сторону бассейна, где по-прежнему неподвижно сидела Немея, советник перевел вопросительный взгляд на правителя Ногары.

– Царевна угасает, – ответил император на его немой вопрос.

– Дозволено ли мне узнать, почему? – деликатно поинтересовался советник.

– Жизнь покидает ее, – обреченно произнес Нокатотос. – И я ничего не могу с этим поделать. Она сама не чувствует ничего, но очень скоро царевна сляжет, а затем…

– Но почему? – повторил свой вопрос Метоннес. – Царевна меняется с каждым днем все больше. Я не узнаю ее. Она словно тает. А ведь совсем недавно она радовалась жизни и радовала наши взоры.

– Что ты хочешь сказать, советник? – спросил император, нахмурившись.

– Ты знаешь мою недоверчивость и подозрительность, государь. Мое мнение – ничего не происходит просто так, само по себе. Немея – не простая девушка, она дочь императора. Случаен ли этот странный недуг?

– Ты хочешь сказать, что на царевну намеренно наслали болезнь? – насторожился император.

– Или отравили, – многозначительно произнес Метоннес.

Император ненадолго задумался, затем кивнул.

– Может быть, ты и прав, – пробормотал он, нахмурившись так, что брови волнами сошлись на переносице. – Я не чувствую магии. Недуг царевны неестественен, но магической силы я не чувствую. Да-да, ты прав, это может быть яд…

Неожиданно Нокатотос побагровел, как бывало с ним всегда во время припадков ярости. Схватив советника за плечо, он с такой силой сжал пальцы, что Метоннес едва не вскрикнул от боли.

– Но кто?! – прорычал император. – Кто мог осмелиться?! Кто и когда?!

– Тот, кому это выгодно, – ответил Метоннес, стараясь оставаться спокойным, хотя от железной хватки Нокатотоса немела рука и темнело в глазах. – Надо расспросить дворцовую прислугу.

– Вот ты и расспроси, – распорядился император. – Всех служанок царевны в подвал на дыбу, пытать огнем, пока не скажут правду. Иди!

Он оттолкнул от себя советника и зашагал прочь по галерее, бросив через плечо:

– Узнай мне правду, или сам окажешься на дыбе.

Советник потер плечо и крикнул:

– Стража! Арестовать всю прислугу царевны!

Стражники поспешили исполнить приказ. Часть дворцовых покоев, принадлежавших царевне Немее, наполнилась шумом – гвардейцы хватали девушек-служанок и стаскивали их вниз, в подземелье дворца. В многочисленных пыточных камерах заплечных дел мастера срывали с девушек одежды, подвешивали несчастных на дыбу и раскаляли в огне орудия пыток, приступая к своим обязанностям.

Спустя недолгое время Метоннес вошел в покои императора и замер у входа, склонив голову.

– Что узнал? – свирепо спросил Нокатотос.

Судя по всему, ярость императора не только не улеглась за время ожидания, но напротив, еще более распалилась.

– Ничего, – ответил советник. – Под пытками эти девчонки готовы сказать все, что угодно, и оболгать себя, лишь бы клещи палача больше не касались их нежной кожи. Правды никто из них не знает. Но одна все-таки вспомнила кое-что.

– Что же? – нетерпеливо прорычал император.

– Лучше тебе услышать это самому.

– Веди! – решительно приказал Нокатотос.

В сопровождении советника он спустился в обширное дворцовое подземелье. В пыточной камере взгляду Нокатотоса предстала нагая девушка, подвешенная на дыбу. Ее обнаженное тело покрывали кровавые язвы и ожоги.

Метоннес кивнул палачу. Тот схватил девушку за волосы и поднял ей голову, заставив посмотреть на вошедших.

– Не надо! – сипло взмолилась служанка, ожидая продолжения пыток. – Пожалуйста!

– Говори, – приказал Метоннес. – Повтори для нашего повелителя то, что сказала мне.

– Я ни в чем не виновата, – прошептала девушка. – Молю вас, отпустите.

– Говори по делу, – свирепо приказал император. – Виновна ты или нет – решать мне.

– Две недели назад я несла фрукты и вино для молодой госпожи в сад. Меня остановила императрица, велела поставить поднос и отправила за музыкантами. Когда я вернулась, императрица стояла у столика с подносом и что-то прятала в одежде. И у нее было такое лицо… такое…

– Если ты лжешь, смерть твоя будет ужасна, – пригрозил император.

– Я говорю правду, – устало прошептала девушка. – Не мучайте меня больше. Пожалуйста.

– Палачам продолжать свое дело, – распорядился император. – Пусть служанки вспоминают еще что-нибудь. Императрицу допросить.

– Как допросить? – осторожно осведомился Метоннес.

– Так же, как и этих, – со злобой ответил император, кивком указав на служанку. – Обыскать покои императрицы! Обо всем подозрительном сообщить мне.

В то время как подземелье оглашалось отчаянными воплями истязаемых служанок, сам дворец погрузился в гробовую тишину. Слуги испуганно жались в самых отдаленных закоулках, опасаясь, что скоро стража придет и за ними. Даже вельможи, обязанные по долгу службы присутствовать во дворце, совсем не чувствовали себя в безопасности. Император не часто впадал в столь откровенное бешенство, но когда такие припадки случались, мог покарать любого, не считаясь ни с чем и не задумываясь о последствиях.

В такие минуты никто не осмеливался перечить государю, как бы ни были неожиданны его распоряжения. Высокий статус не спас императрицу от гнева супруга – исполняя приказ повелителя, гвардейцы схватили Ксаннею в ее покоях и поволокли в подземелье. Пока в комнатах императрицы шел обыск, Нокатотос лично наблюдал за действиями палачей, пытавших его жену. Сидя в высоком кресле, император бесстрастно смотрел в искаженное гримасой боли и стыда лицо истязаемой женщины, слушал ее вопли. Глаза императора постепенно затуманились, взгляд застыл в одной точке, Нокатотос словно впал в ступор. Из этого состояния его вывело осторожное прикосновение к плечу. Император вышел из оцепенения и взглянул на Метоннеса.