Лем. Жизнь на другой Земле - Войцех Орлинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В 1953 году «Iskry» заказали у него сборник рассказов (он вышел в следующем году). Старые произведения из «Nowy Świat Pryzgód» не могли быть напечатаны в новых обстоятельствах – были недостаточно соцреалистические[122]. Лем был вынужден писать новые произведения, более адаптированные к обязательной тогда доктрине соцреализма, как, например, «Топольный и Чвартек». Туда вошли также рассказы о Ийоне Тихом. Следы работы над ними заметны в дневнике Яна Юзефа Щепаньского – Лем читал ему фрагменты из них 29 октября 1953 года. Щепаньский отметил, что они были «прекрасно сделаны». В свою очередь, он прочёл Лему отрывки из собственной прозы, и ему стало стыдно, потому что в сравнении они выглядели «старосветски и примитивно». В январе 1954 года Щепаньский был на собрании секции прозы краковского Союза писателей, где Лем снова читал свои рассказы. 31 января Щепаньский записал в дневнике:
«Было несколько молодых критиков из «Życie». Они долго смеялись, пока в один момент не стали переглядываться между собой, всё более серьезно и сурово. В дискуссии они в один голос нападали на Лема, что такой беспредметный юмор – это общественно опасное явление. Где прогрессивная дидактика? Мы тут смеёмся, конечно, но что с этого? Однако это факт, что смех рождает подозрения в контрреволюционности».
Приоритетом в этот период для Лема было «Магелланово облако» – «эпопея космической эры», попытка представить себе первую межзвёздную космическую экспедицию. Он тоже читал Щепаньскому фрагменты из него, пробуждая его восхищение и зависть (запись от 21 октября 1952 года: «Я не видел ни у одного польского современного писателя такой пластики и точности и такого чувства драматичности человечества. Я вижу, как я сам анемичен в собственных виденьях и чувствах, в желаниях и протестах»).
Вот в XXXII веке к альфе Центавра отправляется космический корабль «Гея», неизвестно почему везущий на борту аж двести двадцать семь человек. Это происходит сразу после триумфа коммунизма, но в таком далёком будущем, что мало кто помнит коммунистов. Потому, как ни парадоксально, раздел с названием «Коммунисты» совсем не о коммунистах, а о таинственном приступе безумия, который переживает экипаж. От этого приступа их спасает некий Тер Хаар (там у всех очень странные имена), который единственный помнит, что когда-то существовали какие-то коммунисты. Он удерживает космонавтов от безумия, обращаясь к памяти мучеников, которые когда-то страдали в застенках гестапо, борясь за светлое будущее (то есть настоящее для героев романа).
Основной амбицией Лема было представить технологии будущего, и моментами это получается у него просто гениально. В «Магеллановом облаке» появляется описание чего-то вроде интернета. Это называется Библиотекой Трионов (в будущем люди сконструируют «кристаллы кварца модифицированной структуры», называемые трионами – Лем, вероятно, читал что-то о первых транзисторах, потому что именно их напоминают его описания).
Библиотека Трионов накапливает «все без исключения плоды умственной деятельности людей», и каждый человек может с нею соединиться «при помощи простого радиотелевизионного устройства»[123].
«Мы сегодня, пользуясь этой невидимой сетью, опоясывающей мир, совершенно не думаем о гигантских масштабах и чёткости её работы. Как часто каждый из нас в своём рабочем кабинете в Австралии, в обсерватории на Луне или в самолёте доставал карманный приёмник, вызывал Центральную трионовую библиотеку, заказывал нужное ему произведение и через секунду видел его на экране своего цветного, объёмного телевизора. Каждым трионом может одновременно пользоваться, совершенно не мешая друг другу, любое количество людей».
Здесь Лем как будто бы просто заглянул в хрустальный шар и увидел нас, обменивающихся с помощью карманных «радиотелевизионных устройств» разными фотками-селфи, GIF-ами с котиками, слухами о звёздах и другими «плодами умственной деятельности человека»!
«Я получил от Гориз.[онтов] Техники и Молод.[ёжного] Отд.[ела] «Czytelnik» два предложения на фантастические книги – на это сейчас большой спрос, к сожалению, слишком большой как на мои возможности», – писал он в июле в письме к Александру Сцибору-Рыльскому. (Прилагая к письму «смиренное виляние от Раджи»[124].) Лем тогда уже был по уши в работе над новым космическим романом. «Меня сжирает нездоровая амбиция, чтобы «Магелланово облако» – так должно то, что я пишу, называться – было хорошей вещью», – признавался он. А раз уж я процитировал это письмо, то добавлю ещё приведённое там описание того, чем в то время для Лема были Татры:
«…я довёл до совершенства траверс по грани Гьевонта, взял Тыльковые Комины, Иваняцкий перевал и плюс ко всему сделал весь Орля Перць от Заврата до Козьих Верхов, Змарлый перевал и Гранаты – так далеко, как только смог. И на следующий день в прекрасной форме танцевал на губаловском дансинге».
И прекрасное описание лета в Кракове:
«Погода страшная: жара стекает липким потом со лба, замшелые ноги плетутся по брусчатке, отвыкшие от её знойного смрада, душа […] рыдает в пучине грусти. Но всё это не мешает потреблять мороженое и вишни в огромных количествах. Последствия – трагичны, особенно в жару. Трудно даже говорить: жизнь, как говаривал Ижиковский, состоит как раз в том, что жить невозможно».
Прежде чем «Магелланово облако» вышло в форме книги, его громкая премьера произошла на страницах новогоднего номера краковского еженедельника «Przekrój». Лем был тогда ещё малоизвестным писателем, и редакция решила необходимым начать первый фрагмент романа рамкой, в которой объясняла, кто он. Указывалось, что Станислав Лем «является автором романа «Астронавты» о путешествии на Венеру». Это, похоже, был последний случай, когда Лема нужно было представлять польским читателям.
Последний фрагмент вышел в августе 1954 года. Лем уже на тот момент был мужем Барбары Лесьняк, потому книга была посвящена «Басе». Сначала молодожены не жили вместе, потому что для этого не было соответствующих условий – в каморке на Силезской едва помещался один человек, а Барбара Лесьняк жила в одной комнате с сестрой. Лем ездил к жене трамваем на улицу Сарого.
Но это тоже вскоре изменилось к лучшему. Лемам и Колодзеям в 1954 году удалось закончить трудную формальную задачу замены двухкомнатной квартиры на Силезской на четырёхкомнатную квартиру на Бонеровской, 5. Обе квартиры были коммунальные, и нужно было организовать переезд двух семей сразу. Это происходило многоэтапно, потому что самым важным было то, чтобы администрация не подселила к ним кого-то ещё. До этого, к сожалению, не дожил Самюэль Лем, который в 1954 году пошёл на почту на ул. Словацкого и там внезапно умер от инфаркта, которого он боялся на протяжении девятнадцати лет[125].