Биография Шерлока Холмса - Ник Реннисон

Возможно, все и осталось бы шито-крыто, если бы не упорство одного радикального журналиста. Официальная версия не удовлетворяла Эрнста Парка, издателя еженедельной газеты «Норт-Лондон-пресс». Он объявил скандал «настолько ужасным и отвратительным, что ему лучше было бы оставаться тайной, если бы не необходимость разоблачить постыдную дерзость, с какой официальные лица сумели оградить от наказания главных преступников». И на этом Парк не остановился.

Он недоумевал, каким образом Хэммонд заранее узнал о полицейском налете на бордель и почему Ньюлав и остальные получили относительно легкие приговоры. Благодаря связям в полиции Парк узнал о показаниях Ньюлава, касающихся причастности к делу аристократии, и даже раскопал слухи о принце Эдди.

В ноябре 1889 года Парк опубликовал историю Кливлендстритского скандала, в которой назвал и Сомерсета, и графа Юстона. Он также не поскупился на очень прозрачные намеки о причастности кого-то еще более знатного и высокопоставленного. Сомерсет прохлаждался на водах в Европе, но граф Юстон, вопреки настояниям Майкрофта, отказался бежать из страны. Он решил, опять-таки вопреки совету братьев Холмс, подать в суд на Парка за клевету. Парк благородно отказался назвать свои источники и получил год тюрьмы за неуважение к суду.

Холмс, без сомнения, сыграл свою роль в фабрикации дела против Парка: значительная часть сведений, использованных для давления на журналиста, была получена от него, а не от полиции, и трудно рассматривать его участие иначе как в неблагоприятном свете.

По мере того как разворачивался скандал вокруг Кливленд-стрит, Уотсон продолжал писать прославившие его рассказы. Холмс – один из многих – недооценивал мастерство Уотсона-писателя и умение, с каким тот обрабатывал и переиначивал исходный материал. Возможно, сыщик и испытывал «радость истинного художника» от своего труда, но не всегда был способен распознать артистичность в других, и менее всего в своем близком друге. И все же Уотсон усердно трудился, улучшая материал, предлагаемый реальностью.

Представлять Холмса читателям было задачей не из легких. Подгонка действительных фактов под запросы книжного рынка – журнала «Стрэнд мэгэзин», который подыскал для доктора Дойл, – составляла лишь первую сложность. В ходе расследований Холмса нередко выплывали подробности весьма щекотливого характера, так что от его биографа требовались такт и понимание угроз, заложенных в законе о клевете. Иногда, правда, Уотсон мог излагать все как есть. Но порой он вынужден был творчески переосмысливать отдельные коллизии карьеры Холмса и скрывать личности участников событий под вымышленными именами и хитрыми масками.

Именно так обстояло дело с шантажистом Чарльзом Огастесом Милвертоном. В рассказе, опубликованном «Стрэнд мэгэзин» в апреле 1904 года, Милвертон – елейный злодей, обирающий аристократов, уличенных им в адюльтере и сомнительных амурных похождениях.

Милвертон вызывает у Холмса омерзение. «За время своей деятельности я имел дело с пятьюдесятью убийцами, – говорит он, – и худший из них никогда не вызывал у меня такого отвращения, как этот молодчик».

Холмс и Уотсон проникают в хэмпстедский дом Милвертона в поисках опасных для их клиентки писем и становятся свидетелями убийства шантажиста женщиной, доведенной им до отчаяния.

Значительная часть этой истории, в отличие от большинства рассказов Уотсона, чистейший вымысел. Никакого Чарльза Огастеса Милвертона никогда не существовало. Придуманы также имена клиентки Холмса леди Евы Брэкуэл и ее жениха герцога Доверкора. Доктор сам в первых строках рассказа признается, что многое изменил в истории:

И все-таки из-под вымысла проглядывает реальная история. Пусть и не было никакого шантажиста по имени Чарльз Огастес Милвертон, убитого одной из его жертв, существовал вымогатель Чарльз Огастес Хоуэл, однажды обнаруженный с перерезанным горлом в канаве перед пабом в Челси.

Среда, в которой Хоуэл занимался своим криминальным ремеслом, кардинально отличалась от описанной Уотсоном, но, несомненно, доктор построил свой рассказ на расследовании преступных деяний человека, которого знаменитый портретист Джеймс Макнейл Уистлер однажды назвал «гением, суперлжецом, Жилем Бласом, героем „Робинзона Крузо“, вырванным из своего времени».

Хоуэл был таинственной личностью. Родился он в Порто что-то около 1840 года, сын отца-англичанина и матери-португалки. Юношей он жил в Англии и каким-то образом сумел втереться в великий и прекрасный мир лондонского искусства.

В конце 1860-х он работал секретарем Джона Рёскина[53], но был уволен в 1870 году.

Какой бы ни была причина его увольнения, Хоуэл продолжал поддерживать контакты с миром искусства и являлся агентом как Уистлера, так и Данте Габриэля Россетти, сбывавшим их полотна. Именно Хоуэл убедил Россетти произвести нелепую эксгумацию тела его покойной жены, чтобы вернуть рукописи поэм, которые тот положил ей в гроб[54].

Обаятельный, но абсолютно бессовестный, Хоуэл был готов буквально на все, лишь бы превратить свою дружбу с художниками в деньги. После смерти Россетти Хоуэл и его сообщница занялись подделкой рисунков покойного прерафаэлита (подделки эти вдохновили Макса Бирбома на карикатуру за подписью «Мистер… и миссис… тишком воспроизводят штрихи исчезнувшей руки»).

Кроме того, Хоуэл начал эксплуатировать компрометирующие письма, написанные ему друзьями Россетти, в частности поэтом Алджерноном Суинбёрном. Хоуэл извещал жертву, будто под давлением обстоятельств заложил письма у ростовщика и что только уплата весьма значительной суммы, необходимой для их выкупа, воспрепятствует продаже писем любому, кого они заинтересуют. Главной жертвой шантажа стал Суинбёрн, сделавший Хоуэлу ряд неосмотрительных признаний, касавшихся пристрастия к флагелляции.

Холмс занялся этим делом на исходе 1880-х, возможно по просьбе Суинбёрна, и уже собрал на Хоуэла целое досье, когда в 1890 году труп шантажиста был обнаружен перед пабом. Грязное дело замяли, объявив, что Хоуэл умер в больнице на Фицрой-сквер от болезни легких. Его многочисленные жертвы вздохнули с облегчением.