Закон Меченого - Дмитрий Силлов

Но говоривший «съезжать» не собирался…

— В свайку себе алекни, когда отливать пойдешь. Может, ответят, — посоветовал он качку.

Вообще-то впрягаться в чужие разборы было не в его правилах, но порой, когда люди по беспределу ломали судьбы других людей, случалось, что он совершал необдуманные поступки. Правила-то его, как захотел, так и поменял…

Амбал двинул вперед буром, широко размахнувшись для сокрушающего удара.

— Получи, козлина! — выдохнул он, опуская кулак на то место, где говоривший лежал мгновение назад.

Но мгновение — это в драке очень много. За это время можно, например, успеть ответить за «козлину» — и по правилам тюрьмы ответка за такие слова суровая. А человек на нарах по мере возможности жил по правилам того места, в котором находился, — если эти правила, конечно, совпадали с его правилами, и их не надо было срочно менять.

Качок взвыл от боли — удар его кулака пришелся в прикрытую изношенным шерстяным одеялом стальную полосу, из которых были сварены нары. Но почти сразу вой перешел в сдавленный хрип. Беспредельщик согнулся, ухватился за промежность и в позе эмбриона сполз на пол. Оно и не может быть иначе после удара ногой, нанесенного насквозь, «с проносом», когда носок ботинка разрывает не только нежные оболочки тестикул, но и нижние отделы кишечника.

Но человек, нанесший удар, был милосерден. Наказанный не должен страдать больше, чем отмерил ему наказующий.

Разрывы кишечника требуют немедленной операции, иначе пострадавшему придется умирать от перитонита долго и мучительно.

В Средние века рыцари дарили побежденным укол в сердце, нанося его специальным кинжалом мизерикордией, что в переводе и значит «милосердие». В наше время справедливый человек, лишенный кинжала или ножа, дарит поверженному врагу удар в горло.

Жесткая ладонь легла на бритый череп, скользнула вниз по лбу. Пальцы, согнутые в форме когтей, на две фаланги проникли во впадину между бровью и глазным яблоком. Есть боль, которую можно терпеть, гасить в себе, сжавшись на полу в комок. А есть боль нестерпимая…

Повинуясь движению чужой руки, беспредельщик запрокинул голову. Ребро кулака резко опустилось на его горло, остановив дыхание, — следствием такого удара является закупорка трахеи ее же оторвавшимися фрагментами. Амбал дернул ногами, пытаясь протолкнуть в легкие порцию воздуха, — и умер. Правы были древние: милость к побежденным имеет разные формы…

Все произошедшее заняло две, может, три секунды. Остальные нападавшие, стоя лицом к «стремящемуся», слышали лишь рев своего товарища, звук мощного удара и хрип умирающей жертвы. Они, в отличие от только что умершего подельника, ничего не знали о человеке, который лежал на нарах и призывал активистов одуматься. И потому даже не обернулись, уверенные, что дернувшийся на них недоумок либо уже «склеил ласты», либо серьезно покалечен.

Тот, у кого была бритва, завершив очередной финт, зафиксировал в пальцах лезвие и сказал:

— Зря ты, чухан, зубы сушишь. Лучше сам шкары сымай да подставляй очко, так оно будет…

Но что именно «будет», владелец бритвы не договорил. Точный удар по локтевому нерву парализовал его руку. Выпустить бритву он тоже не успел — чья-то рука перехватила безвольный кулак и резко подняла его вверх. Одно короткое движение — и из глубокого пореза под ухом на пол камеры хлынула струя артериальной крови.

— Спаси… те, — прошептал амбал, мешком оседая на пол и безуспешно пытаясь левой ладонью остановить алый поток. Его правая рука, лежащая на полу, продолжала судорожно сжимать бритву.

«Стремящийся», продолжая улыбаться, сделал шаг. Оставшийся невредимым беспредельщик отпрыгнул от него назад, прижался спиной к стене и, выставив вперед обе руки, заверещал:

— Пацаны, в натуре непонятка вышла! Старшаку по ходу кто-то фуфло прогнал, а я вообще не при делах, чисто по-братски впрягся…

— Глохни, падло, — цыкнул сквозь зубы «стремящийся». — Короче, симань сказку для ментов — был разбор, один босяк другого вглухую забуцкал, а после, осознав, сам вскрылся. Вопросы?

— Братело, все ништяк, заметано! — заюлил «активист», сообразив, что его оставляют в живых.

— Не братело ты мне, гнида кумовская, — сплюнул на пол парень и подошел к железным нарам, на которых уже снова с удобствами расположился его спаситель.

— Разреши на шконку присесть?

— Присаживайся, — пожал плечами тот, внимательно рассматривая свои руки на предмет, не осталось ли на них пятен чужой крови.

— Йога, — представился «стремящийся», опускаясь на краешек сварной «шконки». Свое погоняло, которое ему дали в детстве старшие за невероятную гибкость, позволяющую пролезть в любую форточку, он недолюбливал. Но в его мире имя не выбирают, оно само находит человека. В этом зона и Зона тоже схожи, словно родные сестры.

— Неважно, — улыбнулся его спаситель, вместо того чтобы представиться в ответ — Не люблю это обозначалово.

Йога нахмурился — сказанное только что, было не по правилам. Хотя сейчас этот человек имел право на свои правила.

— Короче, кем бы ты ни был, теперь ты мне вечный кент, — произнес он несколько напыщенно. Наверно, таким тоном много лет назад юные герцоги посвящали верных вассалов в рыцари.

— Принято, — хмыкнул спаситель тюремного «герцога». — А теперь давай покемарим маленько, пока ночь на дворе. Сам понимаешь, скоро вертухаи набегут, хипеж подымут, тогда точно не до сна будет.

«Герцог» тюремного мира ничего не ответил, встал с нар новоиспеченного «кента» и направился к своей шконке. Его слово было сказано, и здесь оно имело особую цену. Даже если тот, кто его произнес, сейчас сожалел о том, что немного поторопился…

— …Стоять, бычаррра!!!..

Халк вздрогнул, остановился и перевел на «большака» удивленный взгляд.

— Я сказал стоять, — повторил Йога, подходя к пленнику.

Узнать его сейчас можно было только по голосу. Высокий, серьезно раздавшийся в плечах бандит с бесцветными змеиными глазами вряд ли пролез бы сейчас в форточку — да ему это теперь и не нужно. Люди с такой антропометрией двери выносят ударом ноги в замок, а не по форточкам лазают. Или — что вероятнее — своим быкам приказывают те двери выламывать.

Он подошел и внимательно посмотрел мне в глаза.

Понимаю, узнать меня сейчас тоже была задачка не из простых. Все лицо в грязи и засохшей собачьей крови, стянувшей кожу в гармошку.

— Так ты и есть Снайпер, — сказал Йога. Не спрашивая — уточняя.

— Можно и так, — сказал я. — Хотя ты же знаешь, не люблю я это обозначалово.

Йога не ответил. Он смотрел на меня и думал. Жирная псевдомуха, покружив над моею больной головой, еще не отошедшей от химического коктейля, улетела, раздумав обедать соблазнительно пахнущей, но почему-то шевелящейся мертвечиной.