"Крестоносцы" войны - Стефан Гейм

Карен ничего не ответила. Она повернулась к нему спиной и пошла за Бингом к подъемному мосту.

— Вы только поглядите! — сказал Люмис. — Хватает же нахальства у этой девчонки!

— Люди здесь совсем распустились, — сказал Лаборд. — Это ваше дело подтянуть их.

— А вы молчите! — огрызнулся Люмис. — Ваше дело — не терять людей, а привозить их обратно живыми!

— А почему вы мне даете таких разинь!

Люмис подтолкнул его локтем. Лаборд оглянулся и увидел, что Иетс слушает их.

— Ну что ж! — весело сказал Лаборд, — двенадцать фрицев все-таки попались нам!

— Толачьян был такой славный парень, спокойный, положительный! — сказал Люмис. — Должен вам сказать, что я давным-давно простил ему ту историю с женой мэра… Со всяким может случиться ошибка!

— Двенадцать фрицев! — повторил Лаборд.

Люмис улыбнулся:

— Интересно, что скажет Фарриш!

— Не сомневаюсь, что ваше донесение будет блистательное, — сказал Иетс.

Фарриш выступал на пресс-конференции.

Он стоял на живописном фоне собственного танка, на котором выведены были названия пунктов в Северной Африке и в Сицилии, где сражалась его дивизия. Только что — еще краска не просохла — к ним прибавилась новая надпись — «АВРАНШ».

Позирует, как всегда, думала Карен.

— Авранш, — гремел Фарриш, — один из поворотных пунктов в этой войне. Представьте себе большую, накрепко закрытую дверь, которая не пускает нас дальше двух полуостровов — Карантена и Бретани. Пока мы были заперты на этих подходах к Европейскому континенту, существовала серьезная опасность, что немцы, собрав достаточно войск и техники, сбросят нас обратно в море. Так вот, Авранш был замком на этой двери. Мы сбили замок, и дверь отворилась. Теперь мы двинемся вперед.

Карен спросила:

— А как же Гавр? И другие порты, которые немцы превратили в опорные пункты? Где и когда немцы займут новый рубеж?

Фарриш выбросил вперед руку, словно сметая все на своем пути.

— Займут ли немцы новый рубеж и где именно, — целиком зависит от нас, от наших темпов, нашего снабжения, выдержки наших солдат. Я мыслю себе ряд клещей, какие мы практиковали на последних этапах кампании в Северной Африке. Используя мобильность, в которой мы превосходим немцев, и элемент внезапности, мы затеем с германскими дивизиями, корпусами и армиями своего рода игру в «Море волнуется», — будем отсекать их и уничтожать одну за другой. Это можете цитировать. А вот это уже не для печати: направление главного удара будет на Париж.

— Но ведь это как раз самое интересное! — не утерпел кто-то из корреспондентов.

— Знаю! — Фарриш снисходительно улыбнулся. — И все-таки это, к сожалению, не для печати. Вот когда будете писать корреспонденции из Парижа, тогда можете припомнить мои слова. Леди и джентльмены, Париж — это Победа. Это завершение всего, что нами сделано до сих пор. Ради этого мы трудились не покладая рук, проходили обучение на родине, сражались в пустынях Северной Африки и в горах Сицилии. Мы пройдем триумфальным маршем по той же дороге, какой шел Наполеон после своих первых побед. Грохот моих танков заглушит топот германских сапог на Елисейских Полях.

Кто-то шепнул на ухо Карен:

— Ну и расхвастался.

Фарриш вскочил на свой танк и скрылся из глаз в грохоте гусениц и клубах пыли — видна была только сверкающая каска и машущая на прощание рука.

— Ему война явно по душе, — сказал тот же голос, теперь уже вслух.

— Он мастер на эффектные фразы, — ответила Карен. — Это большое удобство.

Ее собеседник — невзрачный человечек по имени Текс Майерс — покачал головой.

— Не так уж трудно, черт возьми, делать красивые фразы из чужой крови. Ну, да что там… — И он исчез, оставив Карен наедине с ее объемистым блокнотом.

Задолго до того, как генерал издаст приказ или пригласит к себе корреспондентов, рядовой солдат, чутьем улавливающий перемену в обстановке, успевает понять, в чем дело, снять башмаки, растянуться на земле, выкурить сигарету из смятой, пропотевшей пачки и начать отсыпаться.

Долго спать ему не приходится. Если его почему-нибудь не отправят в тыл, он слышит команду: «По машинам!» Он влезает на грузовик и, если посчастливится, — едет сидя. Его трясет на скверных дорогах, он раскачивается, мотает головой, старается поспать еще немножко. Но вот и пункт назначения, он слышит команду выгружаться, и опять до него доносятся звуки боя.

Все это страшно утомительно, но и радостно. Радость порождена сознанием, что легче воевать, когда противник бежит, чем когда он зарылся в землю. Еще не пришло время уныло смириться с тем, что за каждой взятой высотой поднимается другая, круче прежней, за каждой горой вырастают новые горы, и Европа куда больше, чем кажется, когда смотришь на карту.

Движется вперед и рота Троя. Командир взвода сидит на задней скамье машины. Он глотает пыль, на его желто-сером лице выделяются одни глаза.

Говорит Шийл:

— Может, мы едем прямым путем в Париж? Вот бы здорово! — Шийл очень молод; у него мягкие черты лица и пухлые руки.

Трауб настроен скептически.

— Париж мы возьмем, а что толку? Посадят в казармы, и сиди.

Черелли вытягивает вперед ноги и пробует пристроить вещевой мешок так, чтобы ремни не врезались в плечи.

— Когда мы возьмем Париж, война будет кончена. Это я где-то читал. Да иначе и быть не может. Вы подумайте, какой растянутый фронт у немцев на Востоке. А теперь еще и здесь. Разве им выдержать? Вот, глядите, пленные.

Навстречу несущимся машинам тянется цепочка забрызганных грязью немецких солдат.

Черелли продолжает:

— Когда кончится война, открою свое дело. Уж я себе присмотрел кое-что по части подержанных автомобилей…

Его никто не слушает. Все уже знают про его подержанные автомобили и как их можно подремонтировать, чтобы шли как новенькие двое суток или хотя бы до тех пор, пока покупатель не уедет достаточно далеко.

Сержант Лестер вытирает платком лицо. Ему приснилась постель с чистыми, прохладными простынями и ванна, в которой можно лежать часами, — только подбавлять горячей воды, когда остынет.

— Держи карман, — говорит он. — Я-то знаю, куда мы едем.

— Куда?

— Вы о таком месте и не слышали. Я сам не рад, что слышал.

Все огорчены, но хорошее настроение не пропало. Лестеру уже тридцать лет — старик. Вот он и каркает.

Капитан Трой сидит с шофером, привалившись к стенке кабины. Несмотря на все его усилия, глаза у него слипаются, голова падает на грудь. Он спит.