Числа. Время бежать - Рейчел Уорд

Мальчишка этого не вынес.

— Мама, — пискнул он, — он съел твой хлеб!

Он?

— Да? — отозвалась мамаша. — Ничего страшного, Фредди. Я больше не хочу.

Я вытерла подбородок рукавом, неохотно сглотнула. Хотелось держать хлеб во рту целую вечность.

— Простите, — сказала я. — Я просто… проголодалась.

— Ничего страшного, — ровным тоном ответила тетка. Девочка заплакала, тихо всхлипывая со мной рядом. — Ничего, дети. Мы сейчас приедем. Сейчас приедем. — Ей необязательно было добавлять «слава Богу» — это и так было понятно.

Мы въехали на окраину города. Слов нет, чтобы выразить, как здорово было опять увидеть дома, осознать, что где-то поблизости есть кафе и магазины.

Тетка остановилась у тротуара.

— Нам к школе, вон туда. Я высажу вас здесь. До центра пять минут ходьбы. И там есть железнодорожная станция.

— Угу, вот уж спасибо, спасибо. Вы нам очень помогли. — Я пролезла мимо Фредди, который так распластался на сиденье, что стал как лист картона. Мы выудили из багажника свои вещи и остались на тротуаре, а машина влилась в поток движения.

— Вот ведь повезло, — прокомментировал Жук.

— Больше она в жизни никого не подберет.

— Это еще почему?

— Да так. Вроде как мы с ней совсем разные люди.

— Это верно. — Он рассмеялся. — А мелкие, похоже, приняли тебя за пацана. Нужно им зрение проверить.

— Жук, думаешь, она нас опознала?

— Не, если бы опознала, не стала бы подвозить, верно?

Мимо несся поток машин, и я почувствовала себя еще беззащитнее, чем когда мы шли через поля. Мы два дня прожили в отрыве от цивилизации. Что за это время про нас успели наплести? Что люди видели по телевизору, что прочли в газетах? Может быть, водитель одной из этих машин прямо сейчас тянется к телефону, чтобы позвонить в полицию? Мне стало не по себе, совсем не по себе.

— Пойдем найдем какой-нибудь магазин, а потом валим отсюда, Жук. Нельзя тут болтаться.

— Сам знаю.

Он подхватил пакеты и зашагал вперед, стремительно переставляя длинные ноги. Мне пришлось бежать за ним следом. Мы дошли до ближайших магазинов — высматривали какой-нибудь киоск, маленькую продуктовую лавку или что-нибудь в этом духе, и вдруг увидели рекламную доску с надписью: «Кафе "У Риты" — готовим завтраки целый день».

Жук остановился. Таращил глаза на доску и облизывался. Я прочла его мысли и заранее поняла, что он мне скажет:

— Я знаю, нужно отсюда сматывать, но, черт возьми, Джем, очень уж хочется жрать. Ты чего думаешь?

Мы оба знали, что нужно держаться основного плана — зайти в какой-нибудь киоск, прикупить бутербродов, шоколадок, воды, всякой такой дряни, а потом отыскать сарай, гараж или что в таком духе и там перекусить, — но ни у одного из нас не хватило духу пройти мимо этого кафе.

— А, хрен с ним, — сказала я. — Даже приговоренному напоследок дают поесть, верно?

Жук снова осклабился — и клянусь, по подбородку у него потекли слюнки.

— Правильно мыслишь, — сказал он, подхватил шмотки и рванул к Рите.

Не бывала я в Африке, не видела, как гиена вгрызается в труп антилопы, но, полагаю, с виду это похоже на то, как Жучила уписывал горячий завтрак. Вилкой он работал как лопатой, даже на вдох-выдох не давал себе передышки, просто подхватил-закинул, подхватил-закинул. Посмотрел на меня. Я еще и кусочка не проглотила.

— Да ты чего? Только не говори, что не проголодалась!

Из уголка его рта потек яичный желток.

— Проголодалась. Просто смотрю и радуюсь — красота-то какая.

Оно и верно, красота. Мы ведь столько проболтались черт-те где, питаясь чипсами и шоколадом, так что на стол было просто смотреть больно: парочка пухлых сарделек, блестящих от жира; идеальная яичница — белый белок и желтый желток; хрустящие полоски поджаренного бекона; горка фасоли — подливка постепенно растекается по тарелке.

Жук фыркнул, яичный пузырь лопнул и потек по подбородку.

— Ненормальная. Давай лопай. — Он махнул вилкой тетеньке за прилавком — судя по всему, это и была Рита, — и крикнул: — Простите, а можно нам еще поджаренного хлеба?

— Иду! — откликнулась она с готовностью (явно из тех женщин, которые радуются, когда их стряпню едят с аппетитом).

Я отрезала кусочек сардельки, против воли замычала от удовольствия, когда он коснулся языка, а потом принялась методично опустошать тарелку. Рита вперевалочку вышла из-за стойки, принесла юрку поджаренного хлеба. Она была поперек себя шире, огромная грудь, едва помещавшаяся в клетчатую мужскую рубашку, выпирала над фартуком. Ноги под квадратной юбкой из джинсухи были голыми, обута она была в пушистые шлепанцы — кое-где искусственный розовый мех слипся, видимо, на него попал жир от бекона.

— Долить вам? — Она кивнула на наши кружки с чаем.

— А то! — сказал Жук, пододвигая кружку к краю стола. Рита дотрюхала до стойки и приволокла серебристый чайник. В кружки, дымясь, хлынула золотистая жидкость. Кроме нас в кафе никого не было, так что Рита, похоже, не спешила вернуться за стойку.

— Спали где попало? — спросила она. В тоне не было упрека, скорее дружеская заинтересованность.

— Ага, — ответили мы хором.

Рита опустилась на стул за столиком через проход.

— Вам, ребятки, никому не надо позвонить? Можете с моего телефона, денег не возьму.

Жук положил вилку на край тарелки:

— Да не, у нас мобильники есть.

А я сразу подумала о Вэл, как она сидит на своей кухонной табуретке, в пепельнице гора окурков, а в глазах то же выражение, что и когда мы уезжали.

— Если где-то кто-то ждет от вас известий, уж вы позвоните. Просто скажите: всё в порядке. Уж поверьте мне, ребятки. Я знаю, каково это — сидеть и смотреть на телефон и ждать, когда же он зазвонит. От такого и сердце может разорваться.

Она больше не смотрела на нас с Жуком; взгляд переместился на одну из картинок на стене, но мне казалось, что она и ее не видит. Она была где-то в другом месте — месте, где много боли.

Я смолкла и сделала вид, что читаю газету, лежавшую рядом со мной на столе. Терпеть не могу слушать чужие плаксивые истории. Жук был слишком занят — возил по тарелке ломтем поджаренного хлеба и кусками отправлял его в рот, от него тоже не последовало вопросов, но Рита приняла наше молчание за желание ее выслушать:

— Со мной именно так и вышло. С моим Шони. Мы, конечно, поругивались — с кем не бывает? Случалось, он уйдет из дому на несколько часов, а потом поостынет да вернется. Кто же мог подумать, что он сбежит навсегда? — Лицо ее все взмокло, то ли от кухонного жара, то ли от того, каких усилий ей стоило рассказывать нам о своем сыне. Она утерла лоб краем фартука. — Короче, так и случилось. Мы с ним как-то повздорили, я теперь уж и не припомню из-за чего, и он шасть за дверь. Я даже и не встревожилась — думаю, скоро вернется. Приготовила ему ужин, поставила в духовку, чтобы не простыл. Утром смотрю, а он там и стоит, все пересохло и пристало к тарелке. Мясная запеканка и овощи. Я ему это обычно и готовила. Любил он мясную запеканку. Ну, позвонила в полицию. Они и не почесались. Мол, семнадцать лет. В семнадцать лет и не такое вытворяют. Позвонила его дружкам, во все места, где он мог быть. Ничего. Пропал — и всё тут. Больше я его и не видела. Даже не знаю, жив ли. — Голос ее задрожал, она умолкла и сидела, глубоко дыша.