Опыты сознания - Георг Гегель

Благодаря этому принципу первое сверхчувственное, покоящееся царство законов, непосредственное отображение воспринимаемого мира обращается в свою противоположность; закон был вообще тем, что остается себе самому равным, точно так же, как и его различия; но теперь установлено, что и то и другое скорее составляют противоположность самому себе; равное себе, напротив, отталкивается от себя, а себе неравное, напротив, устанавливается как равное себе. На деле только при этом определении различие есть внутреннее различие, или различие в себе самом, так как равное не равно себе, а неравное – равно себе. – Этот второй сверхчувственный мир есть таким образом мир наизнанку, а именно (поскольку одна сторона уже имеется в первом сверхчувственном мире) перевернутый мир этого первого мира. Тем самым «внутреннее» как явление завершено. Ибо первый сверхчувственный мир был лишь непосредственным возведением воспринимаемого мира во всеобщую стихию; он имел свой необходимый противообраз в воспринимаемом мире, еще удерживавшем для себя принцип смены и изменения; первому царству законов недоставало этого принципа, но оно получает его в качестве мира наизнанку.

Согласно закону этого мирра наизнанку, одноименное в первом мире есть, следовательно, неравное с собою самим, а неравное в нем точно так же неравно с собою самим или становится равным с собою. На определенных моментах это сказывается в том, что то, что в законе первого мира сладко, то в этом «в себе наизнанку» (verkehrten Ansich) – кисло; что в первом черно, то во втором – бело. То, что в законе первого, в магните – северный полюс, то в его другом, сверхчувственном «в-себе» (т. е. в земле) – южный полюс; а то, что там – южный полюс, здесь – северный полюс. Точно так же то, что в первом законе электричества есть кислородный полюс – анод, то в его другой, сверхчувственной сущности становится водородным полюсом – катодом; и наоборот, то, что там – катод, здесь становится анодом39. Если мы обратимся к другой сфере, то, согласно непосредственному закону, месть врагу есть высшее удовлетворение оскорбленной личности. Но этот закон, предписывающий, чтобы я выказывал себя как сущность по отношению к тому, кто обходится со мною не как с самодовлеющей сущностью, и, напротив, снял его как сущность, – этот закон превращается благодаря принципу другого мира в противоположный закон: восстановление меня как сущности путем снятия чужой сущности превращается в самоуничтожение. Если же это перевертывание, которое проявляется в наказывании преступления, возводится в закон, то и оно в свою очередь есть только закон одного мира, которому противостоит сверхчувственный мир наизнанку, где в почете то, что в первом презирается, а к тому, что в нем в почете, относятся с презрением. Наказание, которое, по закону первого мира, позорит и уничтожает человека, превращается в соответствующем ему перевернутом мире в помилование, сохраняющее человеку жизнь и доставляющее ему почет.

При поверхностном взгляде этот мир наизнанку составляет контраст первому в том смысле, что этот первый мир находится вне его и отталкивается им как некоторая действительность наизнанку, что один мир есть явление, а другой — в-себе[– бытие], один есть мир как он есть для чего-то иного, другой, напротив, как он есть для себя. Так что, пользуясь прежними примерами, то, что на вкус сладко, собственно или внутренне, в вещи кисло, или то, что в действительном магните явления есть северный полюс, во внутреннем или существенном бытии было бы южным полюсом; то, что в являющемся электричестве проявляется как анод, в электричестве не-являющемся было бы катодом. Или: поступок, который в явлении есть преступление, должен бы быть во «внутреннем», собственно говоря, хорошим поступком (дурной поступок с хорошим намерением); наказание было бы наказанием только в явлении, но в себе или в каком-нибудь другом мире оно было бы благодеянием для преступника. Однако таких противоположностей внутреннего и внешнего, явления и сверхчувственного как двоякого рода действительности здесь уже не имеется. Отталкиваемые различия не распределяются снова между двумя такими субстанциями, которые были бы их носителями и сообщали бы каждому из них отдельно устойчивое существование, благодаря чему рассудок, выйдя из «внутреннего», оказался бы снова на прежнем месте. Одна сторона или субстанция опять была бы миром восприятия, в котором один из двух законов проявлял бы свою сущность, и против этого мира стоял бы мир внутренний, совершенно такой же чувственный мир, как и первый, но в представлении; на него нельзя было бы указать, как на чувственный мир, его нельзя было бы видеть, слышать, попробовать на вкус, и тем не менее он представлялся бы как такой чувственный мир. Но на деле, если одно установленное есть нечто воспринимаемое, и его в-себе[-бытие], в качестве его изнанки, есть точно так же нечто чувственно представляемое, то кислое есть то, чем было бы в-себе[-бытие] сладкой вещи, некоторая столь же действительная вещь, как и эта последняя, т. е. некоторая кислая вещь; черное, которое было бы в-себе[-бытие] белого, есть действительное черное; северный полюс, который есть в-себе[-бытие] южного полюса, есть северный полюс, находящийся в том же магните; анод, который есть в-себе[-бытие] катода, есть имеющийся налицо анод того же столба. Но действительное преступление имеет свою изнанку и свое в-себе[-бытие] как возможность в намерении как таковом, а не в добром намерении; ибо истина намерения есть только сам поступок. По содержанию же своему преступление имеет свою рефлексию в себя или свою изнанку – в действительном наказании; последнее есть примирение закона с действительностью, противоположной ему в преступлении. Наконец, действительное наказание имеет свою действительность наизнанку в самом себе в том смысле, что оно есть такое претворение закона в действительность, благодаря которому деятельность, осуществляемая законом в виде наказания, снимает себя самое, закон из деятельного опять становится покоящимся и сохраняющим значение закона, и движение индивидуальности против него, как и его движение против индивидуальности, прекращено.

Итак, из представления о перевертывании, составляющем сущность одной стороны сверхчувственного мира, надо удалить чувственное представление об укреплении различий в некоей разнообразной стихии устойчивого существования и только воспроизвести и постичь это абсолютное понятие различия как внутреннего различия, [т. е.] отталкивания одноименного как одноименного от себя самого, и одинаковость неодинакового как неодинакового. Надо мыслить чистую смену, или противоположение внутри себя самого, [т. е.] противоречие. Ибо в различии, которое есть некоторое внутреннее различие, противоположное не есть только одно из двух; иначе оно было бы чем-то сущим, а не противоположным; — оно есть противоположное некоторому противоположному, или: «иное» само непосредственно имеется в нем. Конечно, сюда я помещаю «противоположное», а туда – «иное», по отношению к которому то составляет противоположность; следовательно, помещаю противоположное на одну сторону, в себе и для себя без «иного». Но именно поэтому, так как здесь я имею противоположное в себе и для себя, оно – противоположное самому себе, т. е. оно на деле непосредственно имеет в самом себе «иное». – Таким образом сверхчувственный мир, который есть мир наизнанку, в то же время взял верх над другим миром, и последний имеет его в самом себе; он для себя есть мир наизнанку, т. е. обратный себе самому; он есть сам этот мир и ему противоположный мир в одном единстве. Только таким образом сверхчувственный мир есть различие как различие внутреннее, или различие в себе самом, или есть в качестве бесконечности.