Судьба протягивает руку - Владимир Валентинович Меньшов

к Вере подошёл сам Вениамин Захарович Радомысленский, взял за руку и сказал: «Девочка моя, приезжай на следующий год, мы тебя возьмём». Замысел верховных сил просматривался ещё и в том, что у нас обоих отцы – Валентины Михайловичи. Так что в Валентинов день мы вспоминаем своих родителей.

Однако гораздо важнее мистических совпадений оказалась солидарность в реакции на курсовые конфликты. И это было удивительно, ведь во время наших ночных разговоров мы лучше узнали друг друга и выяснилось, что мы во многом очень непохожие люди, порой с противоположными представлениями о жизни. Но Вера всё-таки с самого начала стала на мою сторону, хотя по своему опыту была скорее ближе к моим оппонентам.

Почему же она меня выбрала? Я долго размышлял об этом. Думаю, она меня приняла как справедливого человека.

15

О пятилитровой кастрюле, свадебном путешествии в общем вагоне, Питере Бруке, Анне Маньяни и о том, как можно использовать красивую девушку

Начало нашей самостоятельной жизни ознаменовалось важным событием: мы купили кастрюлю. Соблазн был велик: всё-таки домашняя еда – это хотя и затраты на приобретение ёмкости, но зато серьёзная экономия в будущем. Тем более, Вера сказала, что знает, как варится борщ.

Мы отправились за нашим первым общим имуществом в магазин, взяли, ни больше ни меньше, пятилитровую кастрюлю, потом заскочили за мясом, и Вера сказала продавцу со знанием дела: «Двести грамм». Я робко заметил: «Вера, по-моему, на такую кастрюлю мало». «Да нет, я же знаю, сколько надо», – ответила молодая жена. Она где-то уже навела справки, а потому была категорична. Немного смущаясь, мясник переспросил: «Двести грамм?» Потом ещё раз переспросил, но в конце концов отрубил, сколько просят.

Пришли домой, Вера стала варить мясо в пяти литрах воды, но бульон почему-то не вырисовывался. Так и не дождавшись появления жирных кругляшков на поверхности или каких-либо других признаков достижения результата, она загрузила капусту, картошку, свеклу, и вот этот супчик мы в итоге разлили по тарелкам. Я ел и ел его, но почему-то не наедался. Получилось не только невкусно, но, самое обидное, ещё и не сытно, однако я приговаривал: «Давай, подливай», из чего Вера, вероятно, сделала вывод, что муж впечатлён её кулинарными способностями, а я просто был голоден и наесться тёплой водичкой с капустой никак не мог. Так у нас родилась общая семейная шутка насчёт того, что бульон совсем не жирный. Потому что Вера мне тогда говорила: «Ты смотри сбоку – так видно, что есть жирная плёночка». Я отвечал: «Да, если лечь на пол…» Вот это «лечь на пол» у нас утвердилось, вошло в обиход шуткой для внутреннего пользования. Если кто-то из нас бодро доказывал не слишком очевидную вещь, следовал комментарий: «Ну, если лечь на пол…»

История с пятью литрами борща, сваренными на двухстах граммах мяса, послужила мне уроком: я осознал, что долго на Вериной стряпне не протяну. Я готовить тоже не умел, но решил попробовать разобраться в премудростях кулинарии. В отличие от Веры я хотя бы имел опыт наблюдения: у меня на глазах готовила мама, её сёстры, и хотя в средствах они были ограниченны, всё равно умудрялись баловать потрясающе вкусной едой. Я стал вспоминать детали процесса, уточнять рецепты и постепенно научился. Главным побудительным мотивом моего кулинарного энтузиазма было простое эгоистическое желание вкусно поесть. Следуя этой же логике, позже я определил формулу картины «Москва слезам не верит» как фильма, который я сам давно хотел посмотреть.

Первое блюдо, которое я освоил – жареная картошка. Оно до сих пор является моим коронным, и я могу сказать с уверенностью, что не так много существует людей, умеющих по-настоящему его готовить. Потом научился и остальному, правда, к сожалению, за всю жизнь так и не освоил выпечку, блюда из теста. А ведь овладей ещё и этим искусством, мог бы не снимать кино, а зарабатывать на жизнь, работая поваром.

Знания приобретались мной бессистемно, но принципы сложились твёрдые. Например, считаю определяющим элементом хорошей кухни супы. Астраханско-бакинские традиции, в которых кавказские и азиатские мотивы занимают важное место, во многом сформировали представления о прекрасном. Основываясь на них, я выбирал рецепты, советовался с бывалыми; так, например, плов меня научил готовить однокурсник по ВГИКу из Таджикистана.

Недавно отдыхали в Крыму, и люди, любезно нас принимавшие, решили угостить пловом. Я с изумлением наблюдал не только сам процесс, но и реакцию компании: оказывается, многие всерьёз полагают, что плов – это рисовая каша с мясом. Не знаю, может, не очень деликатно вышло, но сдержаться не смог: «Так… Давайте через пару дней ещё раз соберёмся…» И через пару дней приготовил свою версию – настоящий плов.

Итак, Вера от готовки была отстранена: не дано человеку, что тут поделаешь – росла с мамой, которая к плите не подходила, девочка выросла на общепите, а значит, не имела представлений о вкусной и здоровой пище. Это, в конце концов, не главное – мы начинали новую жизнь и были поглощены иными проблемами…

Чуть ли не в первый день нашего самостоятельного существования в съёмной комнате Вера сказала мне: «Сейчас, после нашей женитьбы, ты имеешь право стать другим, попробовать измениться». Я её не понял, попытался уточнить, о чём речь, но Вера распространяться на эту тему больше не захотела: «Не надо, не буду, это у меня, наверное, какая-то дурная мысль».

Позже я, кажется, понял, о чём говорила Вера. После летних каникул появилась на занятиях Ира Мирошниченко, только что вышедшая замуж, и это был уже другой человек. Вообще женщинам довольно легко надеть маску, но в данном случае произошла не только внешняя метаморфоза, пускай и выражалась она буднично – жестом, обронённой фразой про Мишу, про свою новую жизнь. В Ириной манере ни в коем случае не было пошлого хвастовства, но всё же как-то незаметно выходило, что мы уже не ровня, и не обратишься к ней теперь запросто: «Ирка…»

И Верина идея побуждала меня к тому же: положение твоё изменилось, можешь поставить всех на место.

По сравнению с Верой я был совершенной дворняжкой. Есть такой диснеевский фильм «Леди и Бродяга», там речь об отношениях псов из разных социальных слоёв – он тоже стал предметом наших внутрисемейных шуточек. Мезальянс был очевиден не только однокашникам и педагогам, но бросался в глаза и посторонним. Хотя у глядящих на нас возникала и другая побочная мысль, что меня не раз выручало. Люди смотрели и думали: черт знает, если эта красавица его любит – а видно, что любит, – значит, в нём, наверное, есть какие-то достоинства.

Таким образом, женившись на Вере, я получил фору. Если она появлялась где-то, да ещё и в нарядном платье, накрашенной, глаз было не отвести. Боже мой, какая женщина! Откуда взялась? А потом обращали внимание на меня и делали вывод: супруг её – дворняга, но, видимо, со способностями. Вера не давала повода усомниться в её чувствах к мужу, на провокации не поддавалась, проявляла достоинство, была органична, проста и искренна в этом своём сложном положении фееричной дамы при сомнительном спутнике жизни.

Через год после женитьбы мы решили устроить себе свадебное путешествие – поехать в Юрмалу. Денег, разумеется, не было, добирались в общем вагоне, по пути замёрзли, хотя на дворе был ещё август. Прибалтика тогда считалась настоящей заграницей, да к тому же недавно в «Юности» напечатали «Звёздный билет» Аксёнова, и путешествие на Балтийское море приобрело дополнительный смысл – с литературными аллюзиями, романтическими ассоциациями. Сегодня даже трудно представить, что эта непритязательная повесть когда-то воспринималась всерьёз, была для многих книгой, определяющей мировоззрение, вехой. В начале 60-х персонажи «Звёздного билета» – молодые люди, бросившие Москву и легкомысленно уехавшие загорать на пляжи Балтийского побережья – смотрелись свежо, модно, вот и мы решили приобщиться, рвануть в Прибалтику.

Бюджет – рубль в день, а мы ещё и умудрились часть денег потерять по дороге, но дело-то молодое, нервная система крепкая. Обратно возвращались через Ригу, Таллин, Ленинград. Каждый из этих городов мы видели впервые, жили кое-как: где-то угол удалось снять, где-то на вокзале ночевали, ходили в общий туалет зубы чистить. Но при всех бытовых неудобствах в Москву вернулись полные впечатлений, счастливые, голодные… Вера со мной хорошо изучила, что такое жизнь дворняги, правда, в обиде не была и вспоминает эти годы как лучшие.

Вспоминая третий курс, я не могу назвать ни одной работы, которой можно было бы гордиться. Почему-то мне не давали роли социальных героев, настойчиво пытались во мне раскрыть способности характерного актёра. А я не люблю