Пока горит огонь (сборник) - Ольга Покровская

– В марте на дачах еще почти никого нет. Вам не страшно тут одному? – спросила женщина.

И молодой зверь, хищно улыбаясь, произнес:

– Нет, мне хорошо одному. Люди приносят с собой только шум и суету.

– Папа, – не своим голосом попросила Елена. – Папа, ты не мог бы мне принести… Там, на кухне… Я где-то оставила книжку… если тебе не сложно, пожалуйста…

Отец, стараясь не кряхтеть по-стариковски, вылез из кресла и отправился разыскивать никогда не существовавшую в природе забытую книжку. Елене необходимо было удалить его, избавить от этой грязи и ужаса. На экране перед ней разворачивалась история безумно боящейся старости и одиночества, отчаянно пытающейся уцепиться хоть за какую-то иллюзию любви Елены Владимировны. Конечно, ее прекрасный зверь оказался ловким гастарбайтером, нацелившимся на богатое приданое пожилой невесты. Конечно, вскоре на сцене объявился возмущенный отец, прищучивший неумелого брачного афериста. И носатая первая жена Лиана, и рыдающая, разом постаревшая, утратившая весь косметологический лоск Елена.

Как будто смилостивившись над Еленой Владимировной, экран телевизора пошел рябью, изображение задрожало, задергалось и исчезло, уступив место серым зигзагам. Елена Владимировна сидела, не дыша, прижав ладони к вискам. Что же это такое? Какой беспощадный насмешник слепил этот фарс, этот коллаж из ее жизни?

Вернулся отец, поцокал языком над телевизором:

– Ах ты, мать твою так! Я давно тебе говорил, Аленка, надо новый телевизор на дачу купить. А ты – да зачем он нужен, да кто его смотрит… Вот видишь, останемся теперь без «Голубого огонька»!

Раздобыв отвертку, он принялся что-то выкручивать в недрах проклятого ящика. И вдруг изображение появилось снова. Спектакль уже закончился, и с экрана на Елену смотрели теперь такие знакомые, родные до боли глаза цвета расплавленного металла. Она узнала Володю, лицо которого так тщательно старалась забыть все эти месяцы, мужчину, разрушившего ее спокойствие и выдержку, стоившего ей нескольких новых морщин, с которыми она безжалостно расправилась во время очередного визита в клинику пластической хирургии.

Рядом с Володей маячила дотошная журналистка.

– Господин Золотницкий, – тараторила она. – После года молчания вы снова поразили театральную жизнь Москвы новой острой пьесой, уже завоевавшей первый приз на нашем театральном фестивале…

– Да, действительно, почти год я находился в тяжелом творческом кризисе, – радостно подтвердил Володя. – Появлялись даже мысли о том, что я слишком быстро, слишком ярко стартовал и полностью выложился в первых своих пьесах. Что ничего нового мне уже не создать. Тем ценнее для меня сейчас эта награда.

– Скажите, а где вы берете сюжеты своих произведений? – не отставала девица. – Как они приходят вам в голову?

– Не нужно ничего выдумывать, – покачал царственной головой Володя. – Нужно лишь только хорошо смотреть по сторонам. Вокруг нас полно таких типажей и сюжетов, которые не создаст самое богатое воображение.

– Вы хотите сказать, что коллизии ваших пьес подсмотрены вами в окружающей жизни? – Журналистка явно хотела выудить из драматурга какие-нибудь жареные подробности, придать интервью скандальный оттенок. – Но разве это не аморально – выставлять напоказ драмы реальных людей?

– Аморально, – легко согласился Володя. – Но что поделаешь? Творчество само по себе – вещь беспринципная, безнравственная. Помните, как говорила Ахматова: «Это достаточно бесстыдно, чтобы быть поэзией».

В заключение интервью драматург Золотницкий сказал, что всеми своими творческими открытиями, успехами и достижениями обязан жене, которая всегда поддерживала его во всех начинаниях и не роптала на тяжелый неуживчивый характер неизлечимо больного театром мужа. Упомянутая жена не преминула появиться из-за плеча награжденного драматурга и просиять в камеру широкой улыбкой на неподдельно юном, еще не знавшем подтяжек и ботокса лице.

* * *

Отец давно уже спал в своей комнате, раздирая застывшую тишину дома громовыми руладами надсадного храпа. А Елена все металась по дому, сжимая руки и закусывая костяшки пальцев. Тело ее тряслось, билось в ледяной беззвучной истерике. Как же он мог? Она открылась, доверилась ему. А он, выходит, просто препарировал ее, изучал, чтобы выставить потом ее кровоточащие внутренности на потеху толпе. Садист! Вивисектор!

Теперь ей понятен был его острый интерес к ее прошлому, то, как внимательно он слушал ее, как расспрашивал. Она-то, идиотка, принимала это за ревность, желание глубже узнать ее. Он же всего лишь выискивал интересный сюжет.

Бледная безжалостная луна холодно усмехалась Елене через окно, похваляясь своим вечно юным, свежим, упругим ликом. Елена распахнула окно – в лицо ударил ветер, мороз тысячами иголок вонзился в лицо – и швырнула в луну хрустальной пепельницей. Пепельница, сверкнув тонкой гранью в неверном свете, упала в хрусткий глубокий снег. А Елена Владимировна, судорожно обхватив продрогшие плечи, горестно заплакала.

«Ну и пусть! – думала она, всхлипывая. – Пусть он высмеял меня, пусть я была для него всего лишь горячей темой для очередной скороспелой пьески. Зато у меня было это – чувства, страсть, сладость самообольщения. Зато я жила, пусть мучилась, страдала, плакала, но жила. А не потрошила жизнь с холодным любопытством».

Творчество – циничная вещь, сказал он. Что же, неужели она – такой уж интересный персонаж? Всего лишь одинокая стареющая женщина, ищущая любви. Разве их, таких, мало? Разве это такой уж интересный типаж?

На кого бы модному драматургу действительно следовало обратить внимание – это на себя! Мужчина, наделенный от природы подчеркнуто мужественной внешностью, наделенный даром вызывать любовь, пленять и располагать к себе, – на самом же деле абсолютно пустой и бесчувственный препаратор жизни. Ничто не способно согреть его, пробудить к жизни, вызвать чувства. С холодным интересом смотрит он на женщину, полюбившую его, возможно сильнее, чем кто бы то ни было, и проходит мимо, не способный оценить это чувство. Вот о ком следовало бы написать, если уж браться за перо. О драматурге Владимире Золотницком!

Елена Владимировна решительно захлопнула окно – на подоконник намело уже горстку снега, она сгребла его ладонями и приложила к пылающему лбу. Снег начал таять, по лицу потекли теплые капли. Елена отвернулась от окна, села на кровати, достала из сумки ноутбук, вызвала текстовый редактор и быстро отбарабанила по клавишам первую строчку: «Встреча, на которую собиралась Елена Владимировна, была ей весьма неприятна».

– Как бы это выразить поточнее? Ну, чтобы вы меня поняли? Я хочу, чтобы картинка ожила, вы понимаете? – Глаза нашего нового знакомого, представившегося Артуром, вспыхнули жадным огнем. Он решительно отодвинул кофейную чашку – кофе выплеснулся на скатерть, по белому полотну расползлось коричневое пятно. – Это новый метод совершенно, я его сам придумал… Зрителю ничего не надо объяснять, он в итоге должен сам все понять. Это концептуально.