Лилии распускаются в полночь - Маргарита Малинина

«Ну что за детская выходка!» – бушевала я про себя, пока мы шли на главную палубу, но, когда мы дотопали до нужной двери, и Катька открыла ее, пропуская меня внутрь, все эти мысли отошли далеко на второй план. Даже на двадцать второй. Потому что в тесной и душной комнате на полу лицом вверх лежала Богдана. Больше здесь никого не было. Выдав коронное «А-а!» в третий раз, только теперь истошнее и искреннее, я посторонилась, пропуская Катьку. Она присела перед женщиной на корточки, приложила ладонь к ее шее и, посмотрев на меня с горечью, произнесла:

– Она мертва.

На крик сбежались люди. Были среди них и матросы, были и сотрудники фирмы, организовавшей круиз, были и обычные туристы, как мы с Юлькой. Слава богу, не появились Вероника с Варварой, очень бы мне не хотелось присутствовать в тот момент, когда они узнают о трагедии. Наконец, кто-то додумался привести доктора, тот подтвердил мои слова: Богдана умерла.

– Но отчего? – спросила я, ибо во мне в силу определенных черт характера не могло не взыграть любопытство.

– Пока не могу сказать, – нахмурился врач – молодой человек невысокого роста с невыразительным лицом и оттопыренными ушами. – По всей видимости, женщина страдала гипертонией. Смею предположить, что от духоты ей стало плохо, и… Очевидно, она была в помещении одна, и никто не мог позвать на помощь.

– Утюг не выключен, – заметила я. Он валялся на полу на правом боку рядом с телом. На гладильной доске лежала темно-серая блузка.

– Это подтверждает мои слова, – удовлетворенно кивнул доктор и потерял ко мне интерес.

Я подошла к Юльке, которая все еще пребывала в шоке, стоя у стеночки, и покачала головой:

– Опять ты труп нашла! Как это у тебя получается все время?

– Но я же не нарочно!

– Я знаю. Зато ты вышла из транса. Пошли теперь.

– А я была в трансе? – удивилась она.

– Ты молчала пятнадцать минут.

– Пятнадцать? – подпрыгнула подружка. – А как же Нижний Новгород? Экскурсия началась без меня?!

– Образцова, ты совсем разума лишилась, что ли? – вздохнула я. – Теплоход еще плывет! Какая, на фиг, экскурсия?

– Семен Семеныч! – грустно пробормотала она и медленно пошла к лестнице, опустив руки и не замечая, что новой кофточкой подметает пол.

Я забрала у нее предмет одежды, встряхнула, бережно сложила и довела подругу до каюты.

Мы сели на кровать и призадумались. Наконец, когда по радио объявили прибытие, решили поделиться мыслями.

– Неваляшина умирает от сердечной недостаточности, Богдана – от гипертонического криза, – начала я, – обе провели в люксе всего одну ночь. Довольно странное совпадение, не находишь?

– Кофта осталась неглаженой, мне не в чем идти в суши-бар, – таким же серьезным тоном ответила мне Юлия.

– Господи, так ты об этом, что ли, думала? – набросилась я на нее. – Ну так же нельзя! Человек умер! Причем при загадочных обстоятельствах. Тайна! Интрига! А ты все о кофточках. Да возьми мою, не жалко.

– Твою? – тут же оживилась молодая барышня, порылась в моих вещах, выбрала что-то яркое и кинулась в ванную, чтобы примерить.

Я не могла терять на целую минуту важного свидетеля и партнера по расследованию в одном лице, потому прижалась спиной к белой двери, скрестила руки на груди, совсем как недавно Громов, и продолжила вести беседу.

– Смотри, сначала умерла актриса. Затем капитан начал спроваживать нас с борта, заявив, что тут что-то недоброе творится. А теперь это… Что скажешь? Капитан был прав, посоветовав сойти с теплохода?

– Вот у него и спросишь, – проворчал женский голос за закрытой дверью.

– Что ты недовольная такая? Ты так любила Богдану? По-моему, она была той еще…

– Нельзя!

– Что?

– Нельзя говорить плохо о покойниках. А недовольная я оттого, что хотела надеть свою красивую кофту.

– Черные кофты не могут быть красивыми, – отрезала я. – Слишком мрачный цвет, никогда его не ношу.

– Но она с блестками!

– Все равно. Ты готова?

– Да.

Щелкнула задвижка, Образцова явилась на суд критиков. Суд в моем лице постановил, что девушка выглядит шикарно.

– Но вырез! – возмутилась было Юлька, но я убедила ее, что облачение смотрится отнюдь не вульгарно. К тому же, красный цвет ей на удивление идет. Чего она раньше его не носила?

– И юбку! – скомандовала я.

– Она короткая!

– О, Господи, это невозможно… – Я схватила со стула юбку, сунула в руки Образцовой и загнала в санузел переодеваться. Сама прижалась спиной к двери и принялась угрожать: – Или ты выйдешь оттуда в юбке, или не выйдешь вообще! И опоздаешь на свидание!

– Какая ты вредная! – донеслось оттуда недовольное, но вскоре подруга появилась переодетая.

Я аж прослезилась.

– Конфетка! – обняла ее. – Растет смена!

– Любимова, ты чокнутая, – обидела меня Юлька, отстранилась и ушла покорять Нижний Новгород. Я же, чуть выждав и приведя себя в порядок, вышла из каюты в поисках капитана. Первым делом заглянула в рубку, но была выгнана тем самым штурманом, с которым дралась пару дней назад. Тогда я спустилась в комнату, где у нас с Вадимом Михайловичем состоялась странная приватная беседа. После стука услышала его голос:

– Войдите. – Я повиновалась. Он полусидел на старенькой узкой софе и листал газету, водрузив на нос очки. И сама софа, и вся обстановка комнатки говорили о том, что комфорт пассажиров ставился намного превыше комфорта экипажа. В прошлый свой визит сюда я, будучи предельно взволнованной, помещение разглядеть не успела. – Катерина, садись, – кивнул он на стул подле софы. – В ногах правды нет. И убери удивление со своего лица, я привык к аскетизму, матросы тоже, все нормально. А у обслуживающего персонала приличные номера.

Не то для того, чтобы не подчиняться, не то, чтобы не пребывать от него в такой близости, но я осталась стоять, облокотившись спиной о стену, а руки убрав в карманы, и произнесла недовольно:

– Вообще-то меня интересуют не условия проживания незнакомых мне людей, а причины, по которым вы ведете себя так, словно мы ближайшие родственники.

Он приподнял бровь, отложив газету.

– Ты, наверно, в отца пошла?

– Это вы про что?! – начала я уже конкретно злиться.

– Это я про тон. – Тут я осеклась и опустила глаза. И чего я на него ору? Он как-никак капитан. И по всей видимости, пытался мне помочь, когда уговаривал сойти в следующем порту. Когда я снова устремила на него взгляд, он был таким же твердым, только без агрессии и с капелькой уважения. Перемену Вадим заметил, поэтому продолжил: – Твоя мать никогда так не вела себя с малознакомыми людьми. Она всегда была вежливой.