Последние записки красивых девушек - Линн Уэйнгартен

Понятия не имею, как мне все это переварить, никто бы на моем месте не смог.

Делия смотрит в пол и молчит, а когда поднимает глаза, в них стоят слезы.

– После завтрака Вильям пошел наверх. На миг я подумала, вот же дебил, оставляет меня наедине с мамой. Села рядом с ней и рассказала о том, что случилось накануне ночью. Когда замолчала, был момент, пока она еще ничего не сказала, и я решила, что она мне поверила. Казалось, увидела это по ее глазам. А может, сначала так и было. То есть ведь она же моя мама… – Тут голос у Делии прерывается, из глаз вот-вот хлынут слезы. – Она должна мне верить, так? Но то ли не поверила, то ли не позволила себе поверить. Изменилась в лице, смутилась, потом разозлилась, опять смутилась и сказала: «Делия, ну к чему все это вранье?» – Последнее слово Делия произнесла нараспев, громко и с надрывом. – Сказала, что Вильям рассказал ей, как все обстоит на самом деле, про то, что я балуюсь наркотиками. Сказал, будто накануне я была не в себе, а он пытался меня остановить, не дать уйти из дома и вести машину в таком состоянии, но не сумел – я взбрыкнула и ушла. Она сказала, что больше не потерпит такого поведения, иначе они будут вынуждены меня отправить подальше. Так и сказала, будто собираются запихнуть меня в какой-то дурацкий детский лагерь. – Делия качает головой. – Потом я пошла наверх. Вильям был в коридоре. Он улыбнулся и сказал, что слышал, какие я сказки сочиняю. И что зря это делаю, а то мне не понравится, что из этого может выйти, потом помолчал, посмотрел на меня и сказал: «Впрочем, тебе должно понравиться». И тогда я поняла – мне надо бежать из дома.

Смотрю на нее, пытаясь справиться с тем, что услышала. Я в тумане, а может, в шоке. Не знаю, что сказать, что чувствовать – ничего не знаю. Подхожу к ней и обнимаю, прижимаю к себе, и она вцепляется в меня. Ощущаю ее тепло сквозь тонкую ткань рубашки. Она кладет голову ко мне на плечо.

– Боже мой, я так… – говорю, – я так… хотела бы… – Хочу сказать, что хотела бы, чтобы она той ночью не сидела в машине, а позвонила мне. Хочу сказать, что, когда она не знала, что делать, я была бы с ней рядом, приехала и забрала ее с собой. Но это так неуместно и эгоистично, что ничего не говорю.

Когда наши глаза встречаются, понимаю: Делия читает мои мысли.

– Я хотела тебе позвонить. Это первое, что пришло мне в голову, но потом засомневалась, а вдруг ты… – Она умолкает.

Ей не надо договаривать – слова ранят меня как удар под дых.

– Мне так жаль, – говорю я, чувствуя свою бесполезность. Я ничто. – А что полиция?

Делия качает головой.

– А доказательства где? И кому, думаешь, они бы поверили? Уважаемому хирургу или его беспутной падчерице? Потом он пригрозил, мол, если я проболтаюсь, он меня «успокоит», найдет способ арестовать за употребление наркотиков. Запросто мог бы это устроить, я точно знаю. У него столько связей в городе.

– И никто не мог тебе помочь? А как же твои друзья, Джереми или… – Я отчаянно пытаюсь изменить прошлое. Рядом с ней никого не было. Это я должна была ей помочь.

Делия снова качает головой.

– Джереми славный, но глупый. А мои друзья… ты же их видела. Они думали, со мной хорошо тусоваться. Им нравилось то, что я могу много выпить, и со мной всегда весело. На самом деле им не было до меня дела. – Она поднимает глаза. – На самом деле только ты всегда обо мне заботилась.

Мне стыдно, как же мне стыдно! За то, что сделала. За то, как ее бросила.

– А как же они? – спрашиваю я и киваю головой на соседнюю комнату, откуда доносятся голоса.

– Ну, теперь и они заботятся.

– Они знают?

– Конечно. Поэтому я здесь.

– Они тебе помогли…

– Это они все устроили.

– А раньше они так делали?

Она молчит и чуть заметно улыбается. Я знаю, что это значит: делали.

Закрываю глаза. Хочу сказать, насколько мне жаль, в каком я ужасе, и не могу поверить, что все это происходило в то время, когда я, ничего не подозревая, сидела дома у Райана и смотрела, как он ест дорогие мексиканские лепешки. Хочу сказать, что никогда себя не прощу за то, что была там, а не с ней рядом. Но в горле у меня комок, и слова застревают. Вместо этого говорю:

– Не могу поверить, что подобное сойдет ему с рук.

– Не волнуйся на этот счет, – говорит Делия. И у нее такое выражение лица, что в душе у меня что-то поднимается. Я видела это миллион раз, когда жизнь казалась хмурой и серой. Так она выглядит, когда у нее есть план. – Не сойдет.

Делия

На экране перед нами Дасторио уже добрался до сказочного королевства и сейчас заколдует принцессу с помощью отравленного кислотой леденца. Вообще-то глупее фильма не придумаешь, но с тех пор как я умерла, смотрю его два раза в день. Сама не знаю почему. У нас есть лэптопы, Интернет. Странно занимать себя настоящим внешним миром, когда живешь в мире, который выдумала сама. Может, я не хочу. И никто меня не заставит.

В любом случае сейчас я не обращаю внимания на фильм. Меня отвлекает происходящее вокруг – запахи, картинки, звуки: мигание экрана телевизора, шорох ветра в деревьях за окном, хруст ломающихся веток, запах тел, кто-то теплый и знакомый, кого раньше рядом не было, а теперь есть.

Мы сидим на кушетке в ряд. Эшлинг пробегает кончиками пальцев по тыльной стороне моей руки от запястья до локтя. Мы играем в эту детскую игру, когда закрываешь глаза и пытаешься остановить другого как можно ближе к локтевой складке. «Стоп», – шепчу я, когда она уже там, где кожа совсем тонкая. Она прижимает вену, где бежит моя кровь, впивается ногтями. А потом, как обычно, не останавливается. Потому что можно играть и так.

Помню все эти игры, смысл которых лишь в том, что ты отчаянно, страстно хочешь контакта. Ты с ума сходишь по этому, хотя и не отдаешь себе отчета. Ты еще ни с кем не трахалась и не представляешь, каково это, просто хочешь, чтобы кто-нибудь, неважно кто, тебя касался. Трудно просить о том, что тебе нужно.

Мы хотим такого, просить о чем чертовски неловко. А с Эшлинг все так просто. Она меня ни о чем не просит. Она сама предлагает, предлагает, предлагает, а я беру, беру, беру. И нет конца тому, сколько она дает, и тому, сколько я поглощаю. Если бы захотела откусить от нее кусок, прожевать и проглотить, она бы мне точно разрешила.

Иногда, когда я глажу ее кожу, меня охватывает пугающее чувство, объяснить которое я не в силах. Похоже на ярость, но не совсем, скорее голод, чем страсть. Хочу оставить на ней метку, погрузить зубы в ее нежную безупречную кожу. Как-то раз я и правда чуть не укусила ее. Сумела остановиться, но удержаться удалось с трудом.

А Эшлинг понравилось! Потом она пыталась меня обнять, обхватила меня своими тонкими руками и притянула к груди. Видно, думала, нечто похожее случилось и с моим отчимом. Но я-то знаю, что она ошибается.