Татьянин день - Юлия Зеленина

– Я не знаю! Я не могу объяснить. Я запуталась. Мишка, ты не против, если мы расстанемся на время?

– Что значит, расстанемся? Разве бывают расставания на время?

В моей голове зазвенели маленькие молоточки, я скорчилась от боли и с усилием начала тереть виски. Резко соскочив с табурета, я нервно двигалась взад-вперед, измеряя периметр кухни широкими шагами, словно цапля. Я должна была убедить его и себя в первую очередь в необходимости и принципиальности моего решения. Я сочиняла убедительные предложения в оправдание вынужденной паузы в наших отношениях, но подходящий текст никак не рождался. Я говорила и говорила потоком, о том, что опасаюсь за него, потому что для меня Миша – самый близкий человек, рядом с которым мне комфортно, но я не готова растаптывать его жизнь, пожирая его по маленьким кусочкам до того дня, пока у него не иссякнут силы.

– Это вынужденная остановка и я в ней нуждаюсь, потому что думаю о нас двоих.

– Я все понял! – обиженно произнес он. – Я уйду. Прямо сейчас.

– Сейчас ночь. Можно завтра утром, как выспишься. Выходной день – удобно!

– Очень удобно! Выспаться и расстаться в выходной день. Ты думаешь, я смогу спать этой ночью?

Михаил встал с табуретки, несколько секунд переминался с ноги на ногу, после чего отчеканил бесцветным голосом:

– Знаешь, сразу предупрежу: больше не будет десятков звонков! Ведь это твое решение! Я ни в чем перед тобой не виноват.

И он стремительно вышел из кухни, растворившись во тьме коридора. Я стояла, глядя в спину своему счастью, но не могла ничего изменить. Я должна разобраться! Обязана! Иначе мы оба обречены быть чужыми друг другу до конца дней своих. Кто первый бы сдался в вихре семейных страстей? Женщина, с рассыпающимся мировоззрением, остановившаяся на полпути, и не знающая, куда двигаться дальше, или сильный и пока еще уверенный в себе мужчина, мечтающий о простом человеческом счастье?

В обыденной жизни чаще из семей чаще уходят сильные представители человечества, оставляя своих «старух» у разбитого корыта. У тех, кого прозвали слабым полом, есть черта под названием «приспособляемость». Слоган «стерпится – слюбится» – наверняка плод дамского сознания.

Я никогда не подозревала, что расставание, пусть даже временное, – такое болезненное. Ком в горле и моток колючей проволоки в груди, больно царапающей внутренности. Он собрался, молча, не глядя на меня. И ушел. Дверь захлопнулась так громко, будто десятки пушек разом дали залп. Я хотела закричать: «Прости меня! Останься!», но звук не шел, он застрял в глотке и отказывался лететь. Что-то вспыхнуло перед глазами, огромный яркий шар и я потеряла сознание.

Утро. Отчаянье. Тело затекло видимо от того, что я всю ночь лежала в неудобной позе прямо на полу. С трудом поднимаясь, я посмотрела по сторонам. Вокруг меня сомкнулась пустота… Будто вместе с Мишей из моей квартиры ушел свет – мягкий и согревающий, освещающий мое бытие.

– Прочь, лирика! Прочь! – воскликнула я громко и почти уверенным шагом отправилась в ванную. Умывшись, замерла возле зеркала: я видела в отражении жалкое, уставшее лицо потерявшейся в лабиринте жизни женщины. Я включила воду и, не дожидаясь пока наполнится ванна, залезла в нее прямо в махровом халате. Вода была прохладная, но меня это устраивало. Очень медленно я приходила в чувства. Расслабившись, обмякла, шум воды успокаивал. Я снова думала о Танях. Об их уходе.

– Придет время и настанет мой черед платить по счетам. Где же та заветная черта? Когда надо понять, что игра закончена, и быть готовой к достойному финалу? – произнесла я куда-то вверх. Вода наполнила ванну наполовину, я погрузила голову в воду и старалась не дышать… совсем не дышать…

В какой-то момент я опомнилась и вылетела пулей из ванной. Вывалив из шкафа ворох одежды, я торопливо натянула на себя первое, что попалось под руку.

Начальница смотрела на меня, как на умалишенную, мой вид ее явно настораживал. Будучи всегда безупречно одетой, я ввалилась в ее кабинет в мешковатой одежде а-ля дачный вариант и с влажными растрепанными волосами. Она меня выслушала очень внимательно и поспешно сказала:

– Конечно, Ксения Александровна, вы можете взять неделю в счет отпуска! Я подпишу ваше заявление. И не забудьте заглянуть в бухгалтерию – я выпишу вам премию. Вы – ценный сотрудник, а я умею дорожить благополучными кадрами. Если нужна будет какая-либо помощь, можете смело на меня рассчитывать.

Великодушие стервы-начальницы настораживало, но я незамедлительно выхватила бумаги из ее рук и вышла из кабинета. В супермаркете я приобрела бутыль коньяка, желая утопить свои печали в сорокаградусном пойле хорошего качества, а главное погасить сознание, чтобы не думать… не думать ни о чем!

Еще одна ночь без снов. И утреннее раскаянье по поводу неправильной панацеи. Коньяк, выпитый накануне, добавил в мою жизнь головную боль и тошноту. Днем мне стало немного лучше, и из ванной я перебралась в гостиную, где улеглась на диван и включила телевизор. Зализанный ведущий новостей равнодушно сообщал о последствиях теракта: расследование продолжало топтаться на месте, почти все тела опознали, кроме фрагментов четырех женщин. На экране появились телефоны, по которым можно было уточнить информацию о погибших. Я схватила пульт и поспешно выключила телевизор.

«Фрагменты четырех женщин… фрагменты… останки… четырех жриц», – шептала бесконечно. Я оглядела комнату – листок с рисунком лежал на подоконнике. Дрожащими руками взяла картину и приблизила близко к лицу, чтобы лучше рассмотреть. Мне нравился этот эскиз.

– Может, мне стоит начать рисовать? Как вы думаете, Татьяны? – вопрошала я, глядя на безмолвных участниц композиции.

Я подошла к телефону, сняла трубку и автоматически набрала цифры – надо же, я с ходу запомнила номер на экране телевизора. Услышав приветливый женский голос на том конце провода, я сухо произнесла:

– Я знала женщин, фрагменты которых вы обнаружили!

Как же усложняется жизнь с каждым нашим шагом! Мы получаем кучу новой информации и в обмен вынуждены платить усилиями, сокращающими собственный жизненный цикл. Быть бдительным гражданином не всегда выгодно, не достаточно просто оказать помощь, поделившись тем, что знаешь с государственными органами. Я несколько раз отвечала на вопросы следователя по поводу произошедшего в кафе. У меня даже сложилось мнение, что коренастый мужчина с пронзительным взглядом подозревает в теракте меня. Его не интересовали личности погибших, он выпытывал подробную информацию о том человеке, с большой черной сумкой, сидевшем неподалеку от нашего столика.

– Я же сказала, я практически не помню его лица, – простонала я устало. Голова была налита свинцом от алкогольного отравления и меня душили приступы тошноты. – Я пришла рассказать о женщинах…

– Я понимаю, – сухо произнес мужчина, – трупы уже никуда не денутся, точнее, то, что от них осталось. Опознание мы проведем позже!