Пани колдунья - Лариса Шкатула

Лицо монаха исказилось.

— Надеешься, Дикий Вепрь тебя спасет, не даст в обиду? Против истинной веры бессилен даже разбойник. И не до тебя ему, свою бы шкуру сберечь.

Княжеские стражники загнали его на болота. Долго он там высидит?

— А еще я поняла, что твоя вера сделала тебя злобным и завистливым. Хотите огнем и мечом нас извести? Сейчас я покажу тебе, что делает истинная вера!

Она вытянула руку ладонью вперед и сказала:

— Стой, где стоишь!

Монах замер, и Лиза увидела, как глаза его наполнились ужасом. Он пытался сдвинуться с места, но, как видимо, не мог пошевелиться.

Любава подошла к нему совсем близко и заглянула в глаза:

— Ты разозлил меня, Ракоша. Не должны слуги божьи поддаваться гневу и ярости, ежели собираются привести в лоно своей церкви паству неразумную.

Ты слаб. Вот заколдую тебя, и будешь сто лет столбом стоять!.. Боишься? То-то же!.. Ладно, иди, отпускаю тебя, но впредь угрожать не смей, как и не смей при мне веру отцовскую хаять-поносить…

Монах шевельнулся и вдруг со всех ног бросился бежать, крича во весь голос:

— Ведьма! Ведьма!

И этим крикам его вторил звонкий хохот Любавы. Потом она еще немного постояла, глядя вслед убежавшему, и грустно произнесла:

— Невежественному и вера не поможет!

Лиза проснулась. Долго ли она спала? Несколько минут или часов? Она встала со скамьи и выглянула наружу. День был такой же пасмурный, и небо от края до края выглядело одинаково серым. Где сейчас находится солнце, угадать было трудно.

Наверное, оттого, что сон как бы оздоровил ее, снял напряжение от пережитых волнений, Лиза чересчур расслабилась. Она стояла на краю обрыва и бездумно глядела вдаль, когда поблизости вдруг затрещали кусты.

Лиза от неожиданности вздрогнула, пошатнулась и, потеряв равновесие, стала падать вниз. Она лихорадочно хваталась за стебли плюща, но они выскальзывали из рук, пока наконец женщина не повисла на правой руке, удержавшись на достаточно прочной плети.

Ноги ее тщетно искали опору, и Лиза поняла, что долго она не продержится. В левой руке ей постоянно что-то мешало, пока наконец женщина не поняла, что это все тот же кухонный нож. Она стала ковырять им землю и дорылась до более прочного корня ракиты, стоявшей на самом краю обрыва. Лиза подтянулась на правой руке и с силой воткнула в землю нож почти у самой беседки. Если корень не выдержит, может, она хотя бы успеет задержать свое падение…

Но в эту минуту кто-то крепко схватил ее за руку и почти выдернул из ее висячего положения.

— Господи, Лизочек, теперь, когда я тебя наконец нашел, ты чуть было не упала в пропасть! Это из-за меня? Ты испугалась? Я бы никогда себе этого не простил!

Крепкие мужские руки держали Лизу в спасительных объятиях, а на нее смотрели такие знакомые, такие любящие глаза Пети Жемчужникова!

Он жадно целовал ее глаза, губы, руки и все повторял:

— Лизонька, подумать только, я чуть было не погубил тебя своим неожиданным появлением! Мне страшно даже подумать, что ты могла упасть…

Он и вправду весь дрожал при этих словах и все крепче прижимал ее к себе:

— Пойдем, родная, нас ждет быстрый экипаж. Ты и оглянуться не успеешь, как опять окажешься в нашем родном Петербурге. Мы с тобой обвенчаемся в первой же церкви… и я сделаю все, чтобы ты забыла перенесенный кошмар!

В первом же костеле! В первой же церкви!.. Еще немного, и она бы сдалась.

Как хорошо было бы закрыть глаза, отдаться на волю этих сильных, надежных рук: пусть забирает ее отсюда, увозит, делает с ней что хочет…

О чем она думает?! Неужели так просто: уехать и забыть? После того, как она прожила другую жизнь и стала другим человеком? Она стала женщиной в объятиях другого мужчины, и кто знает, может, она уже носит в своем чреве его ребенка?!

— Прости, Петруша. — Лиза заставила себя вынырнуть из этой сладкой грезы — если бы только она любила Жемчужникова! Но пользоваться его чувством? — Я не могу…

Он некоторое время тяжело молчал, а потом с пренебрежением проговорил:

— Ах да, мы же на Пушкине воспитаны: «Но я другому отдана и буду век ему верна!» Татьяну Ларину выдали замуж не применяя к ней насилия и не оскорбляя ее достоинства. А он… этот… гнусно похитил тебя, насильно сделал своей женой… Но ты напрасно боишься. Церковь признает недействительным ваш брак, а я… я никогда и словом не упомяну о том, что произошло!

Лиза слушала сбивчивую речь Петра, смотрела на его осунувшееся лицо, измятую, несвежую одежду и думала о том, как часто в жизни случается, что тот, кто действительно достоин любви, ее не получает, а тот, кто причиняет страдания другим, эгоистичен и не ценит подлинных чувств, оказывается в выигрыше совсем не по заслугам.

Она ясно сознавала, что ее чувство к Станиславу мало напоминает любовь, но он сделал ее женщиной, своей женой, и сбегать от мужа к бывшему жениху теперь уже и вовсе неприлично…

К тому же Петр и не интересовался ее чувствами и желаниями. Он не сомневался в том, что Лиза ему обрадуется, и все решил за нее…

Но она успела понять, что со своей судьбой сможет разобраться лишь самостоятельно. Тихая, безоблачная жизнь не влекла ее. Ей бросили вызов, и уехать сейчас с Жемчужниковым на мужском языке означало бы уклонение от дуэли… Аналогии на языке женщин она подобрать не смогла.

— Петя, возвращайтесь домой, — холодно сказала она, отодвинула его от себя и пошла к замку.

— Лиза, вернись! — отчаянно закричал он, но она знала: оглянется — не выдержит, вернется. Станет жалко Петра, а на чаше весов сейчас лежала ее жизнь. Почему-то Лиза была уверена, что Петр вполне без нее обойдется. Может, не теперь, но в скором будущем…

Вечером она с Василисой опять заглянула в гардероб покойной свекрови, отобрала еще несколько платьев, а когда пришло время сна, легла на свое огромное супружеское ложе и заснула, едва коснувшись подушки. Проснулась она лишь после обеда, и то потому, что в спальню заглянула обеспокоенная Марыля — да жива ли пани княгиня?

Лиза подняла голову с подушки и сонно спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, — пискнула горничная, — но я подумала, здорова ли вельможная пани?

— А почему я должна быть больна? — сварливо поинтересовалась Лиза.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, но я подумала, что вы спите уже шестнадцать часов, может, вам что-нибудь нужно?

— Кое-что нужно, — буркнула молодая княгиня, — но в этом ты мне никак не поможешь.

Она сползла с постели и, завернувшись в шелковый халат все из того же гардероба, уходя, наказала:

— Приготовь зеленое платье, а прическу… спроси Василису, свободна ли она? Если да, пусть придет и меня причешет.