Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Испанский смычок - Андромеда Романо-Лакс

Испанский смычок - Андромеда Романо-Лакс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 135
Перейти на страницу:

За окном послышался жизнерадостный крик, и я проклял веселую какофонию звуков в голосе мужчины. Вот пролетела птичка в попытке атаковать бельевую веревку, к которой были прикреплены лозунги протеста, более чем нелепо смотревшиеся в обществе женских сорочек и носков. Несколько пар глаз проследили за птичкой; один из учеников, видимо в первый раз увидевший дамское белье, захихикал.

Я ошибся при переходе на струне ля. Дон Хосе глубоко вздохнул. Я сохранял самообладание, пока мой взгляд не упал на мамину руку. Она перемещалась с шеи на колени, потом в обратном направлении — к головному платку. Я играл меньше минуты, пройдя только четверть пути, начал выстраивать мелодию. Но все закончилось. Она знала, что я сыграл плохо. Наматывая на палец концы платка, она готова была уйти.

Я закрыл глаза и освободил правую руку, обхватившую, как зажим, колодку смычка. В моем сознании возник образ: сверкающий золотом закат, сбегающий вдоль плотины, и над ней колонноподобную статую Колумба, обозревающего не просто бесконечную череду волн, но способного увидеть нечто большее — бесконечность, что скрывается за изгибом земли.

Я расслабился и начал выдерживать восьмушки чуть дольше, не строго математически, изящно продлевая их по мере того, как мелодия шла вверх. Стоило мне чуть ослабить правую руку, как книга выскользнула и с грохотом упала на пол. Со всех сторон послышались вздохи, но я не поднял глаз, а продолжал играть; правый локоть отрывался от моего тела, становясь невесомее с каждым тактом, после того как эта ненавистная книга перестала мешать и запястье уже естественно сгибалось и разгибалось. Смычок двигался сейчас намного легче, подобно тому, как скользит толстая игла через войлок при искусном шитье.

Сюита достигла самого напряженного момента, когда звук обрушивается нисходящей спиралью. Можно было легко утихомирить его, как это делал Эдуардо Ривера, покачивая головой, или даже как Ролан. А вибрато могло получиться нежно дрожащим и всхлипывающим. Однако я продолжал играть с закрытыми глазами, и ноты, немногочисленные и стремительные при соприкосновении пальцев со струнами, наполнялись многочисленными оттенками. Я играл не за деньги и не для чувствительных дамочек — вообще ни для кого, только для себя, в надежде, что смогу избавиться от прежних разочарований и почувствовать вкус свободы непременно здесь и сейчас.

Что было после, я не помню. В памяти сохранились только драматические, разорванные аккорды, которые в финале разрешались в консонанс — на всех четырех струнах, не так, как это принято. В полной тишине я открыл глаза, положил смычок в футляр и вышел из комнаты.

Альберто смеялся, пока мы шли домой, — все семь кварталов:

— Он был в ярости на твою мать. Сказал, она должна была привезти тебя в Барселону на несколько лет раньше, когда впервые проявился твой талант музыканта. А еще, что она почти — почти — помешала воле Бога.

Мама молчала. Ей были неприятны упреки человека, что отказал ей два года назад.

— Это не имеет значения, Альма, — продолжал Альберто, — он рассердился и на меня. Он упрекнул меня за то, что я не рассказал ему о Фелю несколько месяцев назад, как только услышал его игру, и скрывал его талант. Фелю, хочешь знать, что он говорил о Бахе?

Мне не хотелось отвечать, но любопытство взяло верх, и я продолжал слушать.

— Он отметил твой высокий потенциал, и, по его словам, ты сыграл прекрасно, но чересчур пафосно. А Баха надо исполнять, как того требует… сам Бах. Когда он слушал тебя, ему казалось, что ты играешь на двух виолончелях сразу. Ха!

Его слова задели меня за живое, это не ускользнуло от Альберто. Он ускорил шаг, поднял к небу кулак, затем резко повернулся и, сжимая кулак и потрясая им, проговорил:

— Понимаешь, ты заставил его думать! Он даже не заметил, что книга упала, не обратил внимания на твой болтающийся локоть. Заметь он его, то уверен, с удовольствием бы привязал твою руку со смычком к стулу, но его в тот момент занимала только музыка, новое толкование Баха. Музыка, Фелю!

Я сделал глубокий вдох:

— Не уверен, что сейчас мне хочется у него учиться.

— Мне тоже, — сказала мама спокойно, удивив меня.

— Вы оба иррациональны, — сказал Альберто. — Но это не важно. Дон Хосе не собирается заниматься с Фелю.

На этот раз удивилась мама.

— Фелю уже сейчас играет намного лучше, чем его ученики, — объяснил Альберто. — Дон Хосе не получит признания за то, что открыл талант Фелю, ведь последние два года учил его я.

— Но это нечестно! — вскричала мама.

— Да это только к лучшему Дон Хосе против того, чтобы Фелю учился в Барселоне, там, где его постоянно будут сравнивать с его учениками. Он советует отправиться в Мадрид, учиться у графа Гусмана в Паласе. Для Фелю это будет гигантский шаг вперед.

— В Мадрид? — переспросил я охрипшим голосом.

— Граф Гусман — придворный композитор. Он учил Хусто Аль-Серраса в течение одного сезона, но отец мальчика настоял на том, чтобы сын снова отправился в турне. Фелю, ты пойдешь по стопам Эль-Нэнэ!

— Нет, — твердо сказала моя мама. — Такого бы я ему не пожелала. — К тому же он на время уедет из Каталонии. — Альберто выдержал паузу, чтобы мы осмыслили сказанное им, и продолжил: — Мадрид — безопасное место, Альма. Место королевских балов, а не восстаний.

Это и решило дело.

Я отправился в Мадрид на поезде, один. Поезд был полупустой, но на остановках я видел на платформах толпы народу, матерей, со слезами отправляющих сыновей в обратном направлении, в Барселону, для переправки через Средиземное море. Гражданское противостояние в стране явно усиливалось. Рабочие призывали народ к всеобщей забастовке. Военное положение в ближайшие дни грозило прервать пассажирское сообщение. Радикальные группировки готовили взрывы на железной дороге, в случае осуществления их планов пути в Барселону и из нее будут заблокированы. Случилось то, что предрекал Альберто, от чего хотела оградить меня мама: хаос и мятеж. Мои попутчики, узнав, что я из Барселоны, сразу же засыпали меня вопросами: «Это же всего-навсего антивоенное движение? Восстание республиканцев? Они что, действительно сожгли сотни церквей? А правда, что женщины сражаются вместе с мужчинами, даже проститутки?» Разумеется, ответов я дать не мог и только твердил: «Думаю, это из-за Марокко».

В последнюю неделю перед отъездом я на самом деле ни на что не обращал внимания. Не знал имен лидеров политических и общественных течений. Не задумывался о людях, которые под страхом смертной казни вступали в борьбу с режимом. Semana Trágica — Трагическая неделя, как ее назовут позже, — прелюдия к насилию в предстоящие десятилетия. Я же был погружен в собственный мир, мир виолончели. И вовсе не уверен, что меня сильно угнетало собственное отсутствие интереса к реальным событиям, напротив, я гордился этим — пьянящая, но вводящая в самообман самоуверенность, какую может позволить себе разве что юность.

ЧАСТЬ III. Мадрид, 1909
Глава 8

— Не упоминай о Барселоне, — предупредила меня похожая на осу дама в наряде из желтого атласа и черных кружев, когда мы стояли в прихожей дворца.

1 ... 28 29 30 31 32 33 34 35 36 ... 135
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?