Западня для лорда - Маргарет Макфи

— Венеция, — прошептал он.

Она впитала свое имя с его губ в поцелуе, откинула волосы с его лба, очертила пальцами линию подбородка и снова стала целовать.

— Френсис.

Зрачки ее глаз расширились и потемнели. Она дышала с трудом и явно пребывала в растерянности.

Попеременно беря в рог то одну грудь, то другую, смакуя ощущение, Линвуд подводил их отношения к логической развязке, которая казалась неминуемой.

— Венеция.

Снова слияние губ. Свободной рукой он стал расстегивать пуговицы на бриджах, стремясь как можно скорее высвободить плоть и соединиться с Венецией. Сгорая от желания любить ее, сделать своей, он сильнее вжал ее в стену, а она крепче прильнула к нему. Краешком глаза он заметил движение и, повинуясь молниеносным инстинктам, успел подхватить сорвавшуюся с каминной полки вазу, которая столь много значила для Венеции.

Разжав ладонь, он продемонстрировал ей спасенную вазу.

— Я успел вовремя, — сказал он.

Она шокированно посмотрела сначала на вазу, затем перевела взгляд на Линвуда. Он почувствовал: она мгновенно отдалилась от него еще до того, как пошевелилась. Высвободившись из его объятий, осторожно поставила вазу обратно на полку, подняла с пола платье, прикрываясь им.

Глядя в ее глаза, Линвуд пытался понять произошедшую в ней резкую перемену. Она взирала на него тем холодным, соблазнительным взглядом, к которому всегда прибегала в качестве защиты. Раскрепощенная женщина, которую он сжимал в объятиях всего лишь несколько секунд назад, исчезла без следа.

— Венеция, — начал было он, но она прижала палец к его губам:

— Можете воспользоваться моим экипажем. Доброй ночи, Линвуд.

Она позвонила в колокольчик.

— Вы снова называете меня Линвудом? — поинтересовался он спокойным тоном, за которым скрывался гнев.

На мгновение ее взгляд дрогнул, но лишь на мгновение. Слабая улыбка не затронула глаз. К тому времени, как на звонок явился дворецкий, бриджи Линвуда были снова тщательно застегнуты. В последний раз посмотрев ей в глаза, он развернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

Как только за ним закрылась дверь, улыбка на ее лице погасла. Она крепко зажмурилась, будто это могло помочь избавиться от воспоминаний о том, что случилось, о водовороте эмоций, разрывающих ее изнутри. Она вслушивалась в удаляющийся звук шагов Линвуда — сначала по лестнице, затем по мраморному полу передней. Раздался спокойный голос Альберта, открылась и закрылась дверь. Не в силах сдержаться, Венеция устремилась к окну и, отогнув уголок занавески, стала наблюдать за тем, как Линвуд вышел под дождь. Подняв голову, посмотрел на ее окно, на мгновение их взгляды встретились. Его прекрасное лицо снова превратилось в непроницаемую маску мрачного и опасного человека, каким он предстал перед ней в вечер знакомства. Венеция ощутила приливший к щекам жар стыда и сожаления и кое-что еще, что она не готова была признать. Не дожидаясь ее экипажа, Линвуд развернулся и зашагал прочь, растворившись в ночи. Она заметила, как блеснула в его руке трость с серебряным набалдашником. Понимала, что должна опустить занавеску и отойти от окна, но не трогалась с места до тех пор, пока темная фигура, постепенно уменьшаясь, не пропала совсем, растворившись во мраке.

Ее желудок болезненно сжался, в груди тревожно кольнуло. Опустив занавеску, она прижалась спиной к стене, уставившись на щербатую вазу. Сделав несколько шагов в ту сторону, она наступила на шпильки для волос. Посмотрев себе под ноги, она опустилась на колени и стала аккуратно поднимать шпильки одну за другой, памятуя, что последним к ним прикасался Линвуд. Венеция даже не пыталась поправить прическу, позволив волосам волнами струиться по плечам. Она положила пригоршню шпилек на каминную полку рядом с вазой своей матери, затем осторожно провела пальцами по ее поверхности. В голове сами собой возникли слова: «Совсем как мать». Уронив сжатые в кулаки руки, она крепко зажмурилась и задержала дыхание. Никогда. Открыв глаза, воззрилась на стену, к которой Линвуд ее прижимал. Казалось, что она до сих пор ощущает нежные прикосновения его рук, чувствует жар и страсть его губ.

Линвуд заставил ее позабыть обо всех правилах, как и о том, кто он такой и что совершил. Он признался ей в том, что ответствен за уничтожение особняка Ротерхема. Он пустил пулю Ротерхему в голову. Ротерхему, ее отцу. Какая женщина пожелает мужчину, способного на подобное? А она действительно его желает и душой, и телом. Считая это страстью, она лишь обманывала себя. Глубоко в душе она понимала, что происходящее между ними нельзя назвать простым влечением.

Линвуд затуманил ее сознание, заставил поступиться принципами. Но, глядя в его глаза, она видела в нем не убийцу, а понимающего мужчину, который не играет по общественным правилам, выказывая собственное к ним пренебрежение. Он жестко контролировал эмоции, при этом производил впечатление человека, который перевернет небо и землю, чтобы сделать то, что, по его мнению, является правильным. В этом он походил на нее. Родственная душа. Человек с множеством тайн. Ситуация стремительно выходила из-под контроля.

Она прижала руку ко рту, понимая, что следует опасаться не Линвуда, а саму себя. Стоило лишь подумать о нем, как учащался пульс и по телу разливалось томление. Когда он дотрагивался до нее, она забывала саму себя. Продолжать подобную игру становилось слишком опасно. Она понимала, что нужно сделать. То, что завтра вторник, было только на руку.

Ее взгляд снова остановился на маленькой щербатой вазе. Возможно, мать в самом деле присматривает за ней с того света, причем гораздо лучше, чем делала это при жизни.

На следующий день репетиция для Венеции обернулась сущей катастрофой. Она забывала слова, пропускала реплики, не могла сосредоточиться. Видела обращенные на нее взгляды других актеров. Встревоженный мистер Кембл объявил перерыв.

Элис последовала за Венецией в гримерку и плотно прикрыла за собой дверь.

— Что стряслось?

— Ничего, — отозвалась она, беззаботно улыбаясь подруге, демонстрируя то, что вполне владеет своими эмоциями. Но это была ложь. Она неверно оценила происходящее между ней и Линвудом, ибо в действительности не могла думать ни о чем ином.

Элис с беспокойством всматривалась в ее лицо:

— Вид у тебя такой, будто бы ты не спала всю ночь.

— Я спала как младенец.

Еще одна ложь.

— Дело в Линвуде, не так ли?

При упоминании его имени ее сердце дрогнуло. Пришлось призвать на помощь силу воли, чтобы сохранять спокойное выражение лица и разговаривать с Элис с привычным хладнокровием.

— Ты совсем помешалась на Линвуде, Элис.

Хотя помешалась она сама.

— Венеция, я беспокоюсь о тебе. — Подруга взяла ее за руку. — Никогда тебя такой не видела. Прошу, расскажи мне, что тебя тревожит?