Дочь куртизанки - Разия Саджад Захир

Он начинал злиться и на Юсуфа.

Какая польза от его добродетели? Почему он прямо не скажет им, Нафис и матери: не тяните! Решайте наконец или давайте распрощаемся. И все решилось бы в считанные минуты. Обличать империалистов на митингах — это у него здорово получается, а потребовать к ответу ничтожную девчонку, забавляющуюся его собственной жизнью, он не может. Эх!

А ты сам?

Ну, он совсем другое дело. Еще ни одна девушка не понравилась ему настолько, чтобы думать о ней одной. Нет такой. А может, с недавнего времени одна все-таки нравится ему больше других?..

Луна зашла, небо заволокло тучами, и на землю гулко падали редкие капли. Им аккомпанировал сверчок, забавно, будто играл на саранги. Когда стремительным порывом налетал ветер, с деревьев шумно частил настоящий дождь. Но ветер стихал, и снова доносилось только мерное, монотонное капанье и временами заглушающий его шум большого вентилятора на внутренней веранде.

Салман взял сложенную в ногах шаль Нафис, которую она положила, чтобы он мог укрыться, если станет холодно. Во время барсата легко простудиться. Нафис — заботливая сестренка! Какой хорошей женой могла бы она стать умному человеку… Но кто ей поможет? Здесь все будто сговорились, чтобы испортить и погубить ее.

И снова он рассердился на Юсуфа.

Утром он обязательно пойдет к нему и сам все объяснит. Ну возьмись, наконец, за ум, скажет он. Подумай о своем благе и помоги выпутаться из беды Нафис. Иначе какой-нибудь богатей с туго набитым кошельком вскружит ей голову, наденет ей на палец золотое кольцо, а ведь краску стыда она сумеет скрыть под румянами. Или какой-нибудь затянутый в сюртук чиновник, возомнивший себя чуть ли не раджой, какой-нибудь Джавид…

Да, со времени поездки в Найниталь этот человек как пиявка присосался к их дому, не оставляет ее ни на один день. Только и разговоров, что о его бунгало, его машине, его будущем. И никому в голову не придет поинтересоваться: дражайший, поместье твое давно отобрали, жалованья всего четыреста рупий, так откуда же у тебя берутся доходы на такой шик? Какой тут может быть разговор о жалованье? На днях дядюшка говорил, что Джавид с его помощью пытается получить лицензию на экспорт сахара и заработать на этом…

Он со злостью плюнул. Заработать! Украсть, награбить. И как такой человек мог втереться в эту семью? Взять бы Юсуфу и поговорить откровенно с Нафис. Но вряд ли у них получится такой разговор. А может быть, он любит Суман, а не Нафис? И Суман, конечно, любит его. Перед тем как прийти к ним, они с Юсуфом были в ресторане; Юсуф и ее превратит в рассудительного философа.

Он потянул шаль, расправляя ее, и укрылся до самого подбородка. От шали повеяло ароматом духов. Розовое сари, стыдливый взгляд, робкая улыбка… Сари с бантами из лент, на голове венок из только что распустившегося жасмина… малыш, шепчущий что-то у нее на руках, и губы, целующие его головку, — женщина с ее жизнью и ее радостями…

Он отбросил шаль, снял со спинки стула домашний халат, надел, завязал пояс, прислонившись спиной к стене, закурил и стал смотреть в сад. В столовой большие стенные часы пробили два часа.

На улице за углом разворачивалась машина, и яркий свет фар упал на гранатовое дерево у гаража. Из темноты вынырнула нависшая над верандой ветвь, вся усыпанная цветами, и тут же снова растворилась во мраке.

Машина медленно пробиралась переулком, свет от фар танцевал в темноте, а в ярком свете в танце плыла Суман… Вот она широко раскрытыми глазами взглянула на небо и улыбнулась…

Салман потер рукой глаза и глубоко затянулся сигаретой. С сигареты упала искра и, сделав несколько зигзагов в воздухе, исчезла в темноте.

Салман прислушался. Ему показалось, что он не один бодрствует в ночи. Прерывающийся шепот доносился от гранатового дерева у гаража. Он спрятал руку с сигаретой за спину, на цыпочках спустился по ступенькам и обошел веранду.

Мужской голос нетерпеливо доказывал:

— Я принесу лекарство, но зато ты должна уступить мне в этом. Поняла?

Послышались приглушенные рыдания женщины.

— Я все сделаю по-твоему. Но что теперь будет со мной? Кому я нужна такая?

— Я же говорю тебе, что принесу лекарство. Чего ты ноешь раньше времени?

— А если оно не поможет?

— Ну почему не поможет! Дело проверенное. Разве я врал тебе когда-нибудь? Если я тебе что-нибудь обещал, то всегда выполнял обещанное. Можешь положиться на меня.

— Я и так во всем полагалась на тебя, но ты тащишь меня в пропасть… — И женщина снова зарыдала.

— Будешь много болтать, придется тебя проучить, — пригрозил мужчина. — А теперь ступай, уже поздно. Я и так еле добрался до вас по этим закоулкам.

Женщина продолжала всхлипывать.

— Иди или я вообще останусь в стороне и тебе придется расхлебывать все одной. — Мужчина говорил теперь громко, жестким, угрожающим тоном.

Они подошли к воротам. Скрипнула калитка. Потом донесся шум заработавшего мотора.

Салман долго стоял неподвижно. Он узнал оба голоса.

Он вернулся на веранду, надел башмаки, сел в кресло и закурил еще одну сигарету. Часы пробили три раза. В мертвой тишине звучала лишь песнь сверчка да шум вентилятора.

Государственный магазин № 255 по торговле нормированными продуктами помещался в каменном доме недалеко от полицейского участка. Над входом была приколочена грязная, издали даже незаметная вывеска. На террасе стояли огромные рычажные весы, в углу — стол и несколько стульев. На столе — конторская книга, квитанционные книжки и чернильный прибор, покрытый толстым слоем пыли. На оштукатуренной стене с проступившими от сырости пятнами был прибит календарь, с которого улыбался пандит[28]Джавахарлал Неру и маулана[29]Азад. На другой стене висел огромный цветной портрет обворожительной и модной Наутан, звезды экрана с огромными серьгами в ушах.

Со всех сторон к магазину стекались узенькие, как щели, улочки и одна пошире, начинавшаяся у Христианского колледжа.

Юсуф сидел за столом на веранде. Ему поручили вести учет проданных продуктов. Взвешивал и отпускал Гирдхарилал-джи, а хромой Джоши подавал гири и вообще помогал ему как мог.

Продукты отпускались утром с семи часов до одиннадцати и днем — с четырех и до семи вечера. Все жители квартала хоть раз в неделю обязательно появлялись здесь. Собирались женщины, мужчины и дети. Слуги и служанки из зажиточных домов, рассыльные, чиновники, находящиеся на государственной службе, полицейские, пришедшие, чтобы получить паек для начальства, мелкие торговцы, имевшие разрешение на продажу своей доли сахара и риса. По вечерам собирались в очереди те, у которых в семьях работали все — и мужчины, и женщины, и дети.