Окаянный талант - Виталий Гладкий

– Она у тебя очень рачительная хозяйка, – утешал Олег соседа, как мог. – Нужно простить ей эту маленькую слабость.

– У нее таких слабостей знаешь сколько? А, что я тебе тут бакланю?! Вот женишься, тогда и узнаешь почем пуд лиха.

Андрюха решительно встал.

– Пойду, пошакалю деньжат у Ван Ваныча, – сказал он с некоторым сомнением в голосе. – Он вроде бы вчера пенсию получил. Правда, у него снега зимой не выпросишь, но попытаться стоит.

– Андрюха, без меня. Я устал как собака. Хочу полежать. За угощение спасибо. Разбогатею, в долгу не останусь.

– У нас можно разбогатеть только тогда, когда что-нибудь уворуешь, притом по-крупному. А мы с тобой честные люди. Точнее, невезучие – украсть нечего и негде. В этом вся проблема. Не переживай, сочтемся. Все, я потопал, бывай. Банку потом заберу…

Андрюха ушел. Олег прилег на диван, включил телевизор… и незаметно уснул. За окном потемнело, на город надвинулись серые тучи, и пошел обложной дождь, долгий и нудный.

Пробудился Олег мгновенно, будто и не спал. Кровь в жилах, еще совсем недавно вялая, почти старческая, теперь бурлила, будто в нее влили не стакан водки, а полведра адреналина.

Мурлыча под нос назойливый мотив типа «Ути-пути, миленький мой…», но со скабрезными вариациями, Олег принял контрастный душ, после чего и вовсе взбрыкнул, как молодой жеребчик.

«Может, к Милке завеяться? – подумал он, задумчиво рассматривая в зеркале свое отображение. – Неплохо бы и поужинать на халяву. На трамвай я наскребу… А бутылка у нее всегда имеется в наличии. Не говоря уже о еде. Только побриться не мешало бы…»

Милка (или Милена Шостак) была его однокурсницей по институту. В отличие от Олега, она оставила станковую живопись и занялась дизайном интерьеров. У нее даже была своя небольшая фирма. И нужно сказать, дела у Милки шли прекрасно. Она умела находить денежных клиентов, а еще лучше у нее получалось компостировать им мозги.

Когда-то (в студенческие годы) у Олега с Милкой был роман. Он длился ровно месяц, а потом ветреная девица заявила: «Прости, я не создана для моногамной любви. Нет, ты не наскучил мне, но вокруг столько соблазнов… А обманывать тебя не хочется. Неприлично…)

Они остались друзьями, хотя Олег первое время и дулся на Милену. Но у нее был такой легкий и доброжелательный характер, что вскоре все обиды забылись.

Побрившись, Олег натянул на себя походную куртку, – ту, в которой он путешествовал – не без оснований решив, что ночью никто не разглядит его не совсем чистую одежку. А деньги – немного мелочи – он добыл, распотрошив копилку.

Нет, Олег не занимался мелким накопительством. Просто на него иногда находил стих, и Олег бросал в копилку монеты, чтобы они не оттягивали карманы.

Закрыв входную дверь, он сунул ключи в один из карманов куртки – и оцепенел. Не может быть! Не веря своим ощущениям, художник медленно вытащил руку наружу с зажатым в ней предметом, который никак не должен был находиться в его одежде.

В руке у него было портмоне!!!

То самое, которое умыкнул карманный вор во время посадки Олега в электричку. Как оно могло оказаться в кармане куртки?! Вывод напрашивался только один – портмоне подбросили. Но когда и кто?

В райотделе милиции многочисленные карманы куртки не только прощупали, но и вывернули наизнанку. В момент задержания портмоне у него точно не было.

И что тогда получается? После выхода из «обезьянника» он контактировал только с иностранцем. Выходит, портмоне подбросил Карл Францевич? Но ведь они сидели не рядышком, между ними было пространство, и кстати, портмоне лежало в правом кармане, а Олег сидел к немцу левым боком.

Неужто все это козни иностранца?

Совсем сбитый с толку Олег открыл портмоне, пошарил по отделениям, но нашел только паспорт и свои визитки. Деньги исчезли.

А что если портмоне подбросил Андрюха? – подумал Олег. Мог он это сделать? По идее, мог. Вернее, имел такую возможность. Андрюха выходил в туалет, куртка висела в прихожей. Но зачем все это Андрюхе? И кто его подвиг на такое дело?

Нет, это невозможно! Андрюха сказал бы. Значит, все-таки иностранец? Но тогда он или гипнотизер, или фокусник.

Правда, были еще варианты. Портмоне мог засунуть в карман кто-то из обитателей «обезьянника» или менты. Например, тот же майор. Интересно, сколько дал ему на лапу Карл Францевич, чтобы меня выпустили?

Но про то ладно. Есть голый факт – украденное портмоне чудесным образом возвращается на место. Правда, без денег, но с документами, что избавляет Олега от утомительных и длинных процедур по получению дубликата паспорта.

Факт тянет за собой вполне закономерный вопрос: кто и по какой причине затеял интригу с похищением и возвращением портмоне? Конечно, Олег знал, что карманные воры иногда подбрасывают своим жертвам документы, уворованные у них вместе с деньгами. Наверное, таким образом они снимают с себя часть греха.

Однако, на этот раз был совсем другой случай. В этом художник уже уверился. Он пока не мог связать домыслы и факты воедино, но то, что вокруг него закрутили какую-то интригу, Олег уже почти не сомневался.

Ладно, будь, что будет! – сказал он сам себе. А пока держим прежний курс – еду к Милке.

Решительно тряхнув головой, Олег засунул портмоне во внутренний карман – не в тот, что был вспорот, а в другой – и застегнул его на «молнию». Художнику совсем не улыбалась перспектива еще раз потерять документы.

Когда он садился в лифт, ему вдруг показалось, что за ним наблюдаю чьи-то недобрые глаза. Олег резко обернулся, но увидел лишь двери соседней квартиры; там жил пенсионер Ван Ваныч, скопидом и жмот.

Поговаривали, что он служил в НКВД, но сам Ван Ваныч утверждал, что ему пришлось повоевать, правда, с японцами, за что его и наградили то ли боевым орденом, то ли медалью. По крайней мере, в День Победы Ван Ваныч щеголял в кургузом пиджаке, сплошь увешанном блестящими цацками, преимущественно медалями, которые вручались ветеранам на различные юбилеи.

До Милены художник добрался без приключений. Он даже совершил своего рода «подвиг» – на последние копейки купил у припозднившейся бабули-торговки скромный букетик полевых цветов.

Наверное, она просто сжалилась над ним, когда увидела, как он перетряхивает все карманы в поисках мелочи.

Домофон долго не отвечал, и Олег уже начал опасаться, что Милка куда-нибудь завеялась. Конечно, можно было предварительно ей позвонить, но он знал, что к городскому телефону его бывшая подружка обычно не подходит, а визитку с номером ее мобилки он где-то посеял.

– Кто стучится в дверь моя? – наконец раздался в домофоне веселый и немного пьяный голос Милки.

– Это Геббельса твоя, – в тон ей ответил Олег, вспомнив бородатый анекдот о чукотском театра, поставившем пьесу про фашистов.