Дети Ржавчины - Михаил Тырин

Время было уже почти обеденное, но никаких признаков приближающегося перерыва я не заметил. Мы все так же раскапывали завалы, куча спасенных вещей росла, а мой пустой желудок все чаще напоминал о себе — сначала тактично, потом возмущенно.

Наконец староста разрешил отдыхать. Мы расселись на бревнах, и тут я понял, что все достают еду, принесенную с собой — из-под рубах, из поясных сумок. У каждого была или сушеная рыба, или кулек с размоченной кукурузой, или на худой конец пара яблок. У всех, кроме меня, естественно. Я и понятия не имел, что едой надо запасаться самостоятельно.

— А ты чего не ешь? — равнодушно спросил заросший старик, хрумкающий рядом со мной капустными листами.

— Не успел ничего с собой взять, — с надеждой сказал я.

— А-а... — понимающе кивнул старик. — Зря.

Они все сидели и жевали, не замечая моего голодного взгляда. В этот момент я понял — они вовсе не жадные. Это совсем другое, они просто не знают, не имеют представления, что можно помочь ближнему просто так, без ответа, без сделки. Им этого в свое время не объяснили.

Клянчить объедки я не собирался, поэтому встал и пошел прочь, чтобы не видеть, как другие глотают и давятся.

Я остановился, когда дошел до одного из довольно крупных обломков, размером в полтора человеческих роста. У него была сложная многослойная структура, напоминавшая разрезанную пополам матрешку. Первый слой — толстый и почти черный, дальше вглубь — все тоньше и светлее. Я сидел на корточках и разглядывал, пытаясь найти хоть какую-то зацепку для своей капризной остаточной памяти или хотя бы для воображения и интеллекта. Поди разберись, из чего сотворена эта штука — из металла или кости, из хитина или пластика...

— Не следует приближаться к посланникам Прорвы, — раздался за спиной знакомый голос. — Даже к мертвым.

Обернувшись, я увидел нашего возницу. Он подошел и деликатно потянул меня за рукав.

— Я мог бы рассказать про десяток ужасных болезней, которые поражают слишком любопытных.

Я послушно отошел. Мы вместе присели на остатки каменной кладки.

— Меня зовут Медвежья Лапа, — не без гордости сообщил мой собеседник.

Я оценивающе посмотрел на него. Он не отличался высоким ростом и особой шириной плеч, но руки имел большие, жилистые и, безусловно, очень сильные.

— Я — Безымянный.

— Мне это известно. Я даже знаю, что ты пришел из очень далеких краев.

— Откуда известно?

— Люди говорят. А кроме того, ты очень странно ведешь себя. Ты как ребенок. И слова твои звучат как-то не так, как должно быть.

— Разве мало вокруг странного, чтоб замечать мои причуды?

Медвежья Лапа склонил голову набок, задумавшись.

— Ничего странного вокруг нет, — решил он наконец. — Конечно, иногда некоторые люди поступают не так, как принято, но это совсем другое. Они просто чудаки, а ты...

— И как же поступают эти чудаки? — заинтересовался я.

— По-разному... Я видел, как один человек разделся догола и ел землю. Он был просто сумасшедший.

— Ел землю, — разочарованно повторил я. — Друг мой, ты считаешь чудным голого человека, а теперь посмотри туда, — я указал рукой на черные макушки Башен. — Разве Холодные башни не кажутся тебе странными? Ведь это не вы их построили. Разве не странно, что две силы борются над вашими головами, а вы и понятия не имеете, зачем они существуют?

— Холодные башни были всегда, — веско произнес Медвежья Лапа. — И Пылающая прорва была всегда. Мне вовсе не интересно, откуда они появились. А ты сам разве задумывался, кто построил вон те скалы, кто разровнял луга и прокопал реки?

Я только вздохнул, поняв, что и этот разговор не выведет нас из тупика.

— Расскажи мне про Холодные башни, — попросил я возницу. — Все, что знаешь.

Он одарил меня долгим внимательным взглядом. Потом перевел дыхание и посмотрел в небо, собираясь с мыслями.

— Башни уходят глубоко под землю, — проговорил он. — Там они берут холод, необходимый для защиты Города. С каждым годом под землей остается все меньше холода, и сила Башен уходит. Возможно, когда-то она совсем иссякнет, и тогда посланники Прорвы...

— Аэроиды, — сказал я, не зная, зачем прервал собеседника. Это странное слово само попросилось на язык.

— Что? — удивленно переспросил возница.

— Я говорю, что никакие это не посланники. Они называются аэроиды.

— Я не очень понимаю... Кто их так называет?

— Тот, кто раньше вас их увидел.

— Ну что ж... Называй их, как хочешь, — осторожно согласился Медвежья Лапа. — Но мы считаем их детьми Пылающей прорвы.

— Значит, ты говоришь, что они тоже были всегда?

— Конечно. Ведь суть мира в противоборстве огня Прорвы и холода земли.

«Какая нелепость...»— удрученно подумал я.

— Это тоже неверно. Они не были всегда. Давно — да, но не всегда. Просто раньше они были совсем другими. И с ними можно было бороться.

— Нельзя говорить такие странные вещи, если нечем даже доказать свои слова, — сказал Медвежья Лапа, насупив брови.

Вот тут он попал в точку. Никаких доказательств у меня не было. Вернее, я сам являлся ходячим доказательством, но кого это убедит? Просто в нужный момент, на каком-то слове нашего разговора память вдруг приоткрылась — и снова захлопнулась. Молниеносно, как затвор фотоаппарата. Я успел лишь вытащить это слово — аэроиды — и понять, что они существовали в моей далекой полуреальной жизни.

— Не обращай внимания, — я мирно улыбнулся. — Сколько людей, столько и мнений. Может, прав ты, а может, и я. Нас некому рассудить, поэтому не будем зря спорить.

Возница подозрительно посмотрел на меня. Определенно, он считал, что я не просто так потрепал языком. Наверняка ему казалось, что в моей болтовне есть хотя бы грамм какого-то тайного смысла.

— Ты говоришь такие дикие вещи... — пробормотал он. — Но если бы ты смог доказать хоть одно слово.

Я понял — он очень хотел бы услышать, что есть такие доказательства.

— Неужели ты сам не понял, что Башни, существующие вечно, — это полная ерунда? — тихо проговорил я. — Сами они выросли, что ли? Да на них же заклепки видны!

— Подъем, — протяжно прокричал староста, ударив ложкой по котелку. — За работу!

— Я найду тебе доказательства, — пообещал я вознице, вставая. — Не сейчас. Может, очень не скоро. Но найду обязательно.

Пора остановиться. Пора перестать плыть по течению и начать грести самостоятельно. Зачем я здесь? Почему не стремлюсь обратно? Какова моя миссия? Ни один из этих вопросов не заставлял мои мысли биться сильнее, а тело — действовать. Однако вопросы нужно решать. Потому что нельзя до скончания дней выносить навоз из конюшен, мечтая о каких-то неясных переменах. Их не будет, пока я не начну шевелиться.