Меценаты зла - Павел Данилов

– Что вам принести? Креветок с лимонным соком? Бифштекс? Или вы вегетарианец?

Громов, растерявшись, уселся на свободный стул. Девушка продолжала стоять и улыбаться, словно верная любящая жена.

Кирилл никогда не страдал отсутствием женского внимания, но и на шею ему никто не бросался. «Что им от меня нужно? Неужели простой интерес?» – подумал Громов. Сдавшись, он произнес:

– Салат и рыбы какой-нибудь морской. Чтоб без костей.

Все трое заливисто засмеялись, вторя подружкам Жака.

– Они здесь все без костей, – сквозь смех сказала рыжая. – А может синтезатор ее живую ловит?

Шутка, озвученная не Кириллом, успех не имела.

Вопросы посыпались на звездолетчика, словно капли крупного дождя. Постепенно ливень превратился в болезненный град.

– Где вы родились? – спросила доселе молчавшая, самая молодая на вид девушка. – Меня зовут Софья.

– А меня Ангелина, – вставила рыжая. – Как вы к нам попали? Кто ваши родители?

– А кто вам Жак? – не дожидаясь ответов на предыдущие вопросы, снова спросила Софья. – Вы тоже бежали сюда? Или случайно нас нашли?

– Случайно, – только и сказал Громов.

Спасением оказалась принесенная еда. Кирилл начал медленно жевать. Под взглядом Светлячка Теодора он чувствовал себя и то уютней. По вкусу рыба напоминала земного карася, обильно разводимого и на Spes. А салат под названием «Безумное ассорти» вобрал в себя соль и сахар, фрукты и овощи, сырный и майонезный соусы.

Вскоре за столик Кирилла подсели еще две женщины: Мария и ее старшая сестра. Можно было подумать, что Жак и Кирилл по ошибке забрели на чей-то девичник. В столовой не осталось ни одного мужчины.

Громов доел и хотел встать, но Мария выхватила у него посуду и сказала:

– Я отнесу. Может, что-нибудь еще?

– Нет, спасибо, – едва сдерживаясь, ответил Громов. Весь этот спектакль с гипертрофированной заботой начинал его нервировать.

Он резко отодвинул стул и, под непонимающими взглядами женщин, направился к болтающему без умолку французу.

– Жак, надо поговорить.

– А попозже нельзя? Куда здесь торопиться?

– Начальство зовет, – скривив губы, соврал Громов – до встречи с Матвеем было еще почти полтора часа.

– Потом дорасскажу, – сказал Жак женщинам и залпом допил остатки сока.

Пока они шли через столовую к выходу, Кирилл чувствовал на спине сверла множества пар глаз. Пройдя быстрым шагом по паркетной улице, Громов зашел в оранжерею, увлекая за собой француза.

Поэт по-прежнему творил среди цветов. Он лежал на скамье в дальнем углу оранжереи, на время предав кресло-качалку.

– Что, бабы замучали? – подняв голову, громко спросил Иван.

– Меня – нет, – самодовольно оскалился Жак.

– Откуда знаешь? – удивился Кирилл. – Экстрасенс?

– Это ты еще с моим братом не знаком, – засмеялся Поэт. – В здешних женщинах нет романтики. У них забрали индивидуальность, домашние заботы, веру в невероятное будущее и вместе с этим еще и все души прекрасные порывы. Единственное, чего они хотят – здоровых детей.

– Это, по-твоему, начальство? – сдвинув брови, недовольно поинтересовался Жак.

– Я догадывался о чем-то подобном, – игнорируя спутника, сказал Громов. – Хотя поверить и нелегко…

– По-моему, здесь неплохо, – снова заговорил Жак.

– Что ты намерен делать дальше? – резко повернувшись к нему, поинтересовался звездолетчик.

– Для начала набрать потерянный пуд веса. И недельку поспать по двенадцать часов в сутки.

– Здесь все так спят, – поморщился Поэт. – Слабаки.

– Может быть, – поморщился Жак. Поэт явно ему не нравился. – Они же не лазили дни напролет без еды и воды по катакомбам.

– Да, – кивнул Иван. – Они в них живут всю жизнь.

– Если это катакомбы, то я Рекс четвертый, – сквозь смех произнес крамолу француз.

– Эйфория пройдет, настанут страдания, – проговорил Поэт. – Захочешь свободы глоток, а вокруг – материи рай.

Кирилл сел в кресло-качалку и надолго задумался. Француз, не находя себе место от возбуждения, начал мерить оранжерею шагами. Совсем недавно он мог стать вечным рабом в подвалах правительственного здания Гротенбурга, или, что даже лучше, умереть. Теперь у него есть все, о чем он не мог и мечтать. Все развлечения, любая еда и главное – внимание противоположного пола. От молодых девушек до зрелых женщин – все его хотели. По крайней мере, он так чувствовал.

Громов снова оттолкнулся от пола двумя ногами и медленно произнес:

– Нам нужно уважение здешних мужчин. А заработать его можно только одним способом – не трогать их жен.

Жак при этих словах снова поморщился.

– Поэт, у вас есть тюрьма? – спросил Громов.

– Нет, – ответил золотоволосый, – самое большое наказание – работа на плантации. Хотя многие сами туда рвутся.

– А храм есть?

– Космический Странник, тебе показали все, кроме плантаций.

– Ты хочешь бежать? – наконец усевшись на лавку, спросил Жак.

– Нет, – покачал головой Кирилл, не зная, можно ли доверять пафосному юноше.

– Я с вами, – сказал Поэт, словно Громов ответил «да».

– Поживем – увидим. Думаю, Жак, ты успеешь осуществить свое желание. Только брюшко не наешь.

– Я буду ходить в тренажерный зал и бассейн, – оскалился француз. За последние несколько часов он улыбался больше, чем за предыдущие две недели.

– Только женщин не тронь, – строго сказал Громов.

– Я не мальчик, – окрысился Жак, – сам разберусь.

– Чувствую, скоро тюрьма появится, – со вздохом сказал звездолетчик и посмотрел на часы: – Пойдем, нас Матвей ждет.

Они встали и пошли к выходу. Возле двери Кирилл оглянулся – Иван смотрел ему в глаза. «Я с вами» – прочитал по губам Поэта Громов и, коротко кивнув, вышел из оранжереи.

***

Им выделили крайний дом. Кириллу казалось, что даже сквозь десятиметровую стенку он чувствует вибрации термоядерной электростанции.

Внутри помещение делилось на две двухместных комнаты, санузел и крохотную кухню, где кроме чайника, чашек, четырех стульев и стола ничего не было.

– Обживайтесь, привыкайте, – пожелал Матвей, – сами в гости заходите.

– Спасибо, – хором ответили Жак и Кирилл.

Под их вежливые улыбки Матвей покинул дом. Жак открыл гардероб и начал примерять многоразмерные брюки и рубашки. Кирилл же и не подумал менять родную форму на что-то другое. Остановившись на серых джинсах и клетчатой рубашке, француз довольно хмыкнул.