Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Утром Холли отправилась на берег реки, где, по словам Эмриса, находился Остин, чтобы выяснить у мужа, имеют ли под собой основание жуткие рассказы Винифриды.

Во рту у нее больше не было ставшего привычным привкуса углей очага. Проснувшись, Холли обнаружила, что зудящее покраснение кожи превратилось в обожженный багрянец, который, несомненно, оттолкнет любого мужчину, предпочитающего благородную даму молочнице. Поэтому она решила больше не мазать сажей верхнюю губу.

Подойдя к обрыву, Холли увидела мужчину, сидящего на камнях перед хрустально прозрачной заводью. Он был без камзола и без рубахи. Воздух уже прогрелся, и бронзовая кожа блестела от пота. Холли ощутила, что у нее самой при виде мужчины на лбу выступила испарина. Она замахала рукой, привлекая к себе его внимание.

Должно быть, камешек сорвался у нее из-под ноги, так как человек обернулся. Запоздало заметив, что у него нет ни бороды, ни усов, Холли устыдилась того, что ее застигли разглядывающей незнакомого мужчину, и поспешила спросить:

— Прошу прощения, сэр, мне сказали, я могу найти здесь сэра Остина…

Она обомлела, и вместо слов с ее уст сорвался беззвучный выдох. Мужчина вытер лицо, и Холли обнаружила, что вся ее жизнь была сплошным безжалостным обманом.

Первыми детскими воспоминаниями Холли были излучающие любовь лица родителей, склонившиеся над ее колыбелью.

— Только посмотрите на мамочкину хоро-о-о-ооо-шенькую девочку, — сюсюкала мать, проводя пальцем по шелковистому локону.

— Папочкин драгоценный ангелочек, — вторил ей отец, щекоча атласную кожу Холли до тех пор, пока малышка не вознаграждала его радостным смехом.

Скоро к ним присоединилось множество других лиц, нежно взирающих на девочку, горя нетерпением ущипнуть ее розовые щечки, потрогать пуговку носика, ткнуть пальцем в пухленький животик. Мать ни за что не соглашалась пеленать Холли, как было принято, заявляя, что прятать такие прекрасные ручки и ножки — это вызов искусству Творца.

Завершая каждый ритуал восхищенного поклонения, мать Холли торжественно вопрошала гостей:

— Скажите, разве наша Холли не самое прекрасное создание, когда-либо сотворенное господом богом?

Гости благоговейно соглашались, склоняясь над колыбелью, кудахтая и сюсюкая в надежде увидеть улыбку на розовом личике малышки.

— Лжецы, — пробормотала Холли, пятясь от стоящего внизу обрыва мужчины. — Все лжецы! Низкие лжецы!

Искрящиеся голубизной глаза мужчины прищурились в изумлении.

— Миледи? В чем дело? Что-то случилось?

Опустив льняное полотенце, он обнажил мускулистую грудь, на которой темнели влажные завитки волос. Холли слишком хорошо помнила, какова на ощупь эта жесткая поросль. Мужчина шагнул по направлению к ней.

Холли вскинула руку, останавливая его, и он застыл на месте, словно почувствовав, что любое неосторожное движение с его стороны может привести к непредсказуемым последствиям. Таким, как, например, прыжок с обрыва в стремнину реки.

Воздыхатели обманывали Холли. Отец обманывал ее. Даже мамочка обманывала ее. Она не может быть самым прекрасным созданием, когда-либо сотворенным господом богом, пока на свете есть сэр Остин Гавенмор.

Его красота была не смазливой слащавой личиной Эжена де Легге и даже не мальчишеским очарованием его оруженосца. Это была мужественная красота, мрачная и неотразимая, внушающая трепет и поклонение.

Густая косматая борода исчезла, перестав скрывать волевой подбородок, раздвоенный дьявольской ямочкой. Исчезли и колючие усы, обнажив чувственный изгиб губ, высеченных мастером-ваятелем для радостей поцелуев, других наслаждений, о которых Холли приходилось только догадываться.

Она наивно предполагала, что по возрасту Остин ближе скорее к ее отцу, чем к ней, но острое лезвие сбрило десятилетия. Более глубокой раны Остин не смог бы нанести, даже если бы воткнул кинжал в сердце Холли.

Схлынувшая с лица краска выдала ее потрясение, так как Остин обеспокоенно взглянул на девушку.

— Вы больны, миледи?

Да, больна! Ее терзает собственная глупость. Мучит подлое предательство собственного сердца. Слепит ярость, одновременно нелепая и несправедливая.

Холли захотелось броситься на позолоченную лучами солнца грудь мужа и заколотить по ней кулаками. Ей захотелось обхватить ладонями влажные выбритые щеки Остина и привлечь к себе для долгого жадного поцелуя в губы, таящие в себе манящее очарование.

Для того чтобы никаким своим действием не выдать охватившего ее безумия, Холли стремительно повернулась к Остину спиной. Но, даже до боли зажмурившись, она не смогла прогнать стоящий перед глазами образ рыцаря с развевающимися от ласкового ветерка, дующего с реки, темными густыми волосами, оттененными лазурью неба.

Остин взглянул на хрупкие плечи жены и ощутил, как его захлестнула волна раскаяния. Казалось, тронь ее пальцем, и она рассыплется на мельчайшие частицы, которые унесет ветер. Как бессердечно он поступил! Перед тем как бриться, ему следовало бы подумать, что злополучная красота его лица лишь острее заставит девушку почувствовать свое уродство.

Остин тихо приблизился к Холли, словно ощутив Упрек при виде ее беззащитного, покрытого вьющимся пушком волос затылка. Он положил было руку ей на плечо, но девушка испуганно отпрянула от него.

Пальцы Остина повисли в пустоте.

— Простите, миледи. Я и в мыслях не имел обидеть вас.

Холли стремительно обернулась к нему. На одно короткое мгновение ее сверкнувшие глаза и вспыхнувшие щеки заставили его забыть про остриженные волосы и потемневшие зубы.

— Тогда что же было у вас в мыслях, сэр? Вы намеревались сжечь меня живьем во дворе замка? Соскоблить с каменных плит под северной башней мои размозженные останки? Или заточить в подземелье?

Остин протянул было руку, собираясь почесать бороду, но тотчас же опустил ее, прикоснувшись к гладкому подбородку.

— Значит, Винни успела познакомить тебя с историей семейства Гавенморов?

— Только лишь с наследственной тягой мужчин вашего славного рода или убивать своих жен, или доводить их до самоубийства. Интересно, сколько времени пройдет до того, как и моя неприкаянная душа будет бродить по коридорам Каер Гавенмора, шурша венком из высохших колокольчиков, и стонами предостерегая очередную жертву, которая удостоится чести стать хозяйкой замка?

Остин вздрогнул, мысленно представив себе это. Ему, как никому другому, было известно, насколько жуткими могут быть завывания Холли.

— Можешь не беспокоиться за себя. Все те несчастные случаи явились следствием преступлений, совершенных…

Он осекся, осознав, что его необдуманные слова полны колкостей, которые заново разбередят душевные раны Холли.