Спасая Сталина. Война, сделавшая возможным немыслимый ранее союз - Джон Келли

События на фронте также глубоко затронули и немецких солдат. В январе количество самоубийств в вермахте начало расти, и Берлин счел эти цифры достаточно тревожными, чтобы запретить фотографирование немецких самоубийц – но не казни евреев и партизан. По мере того как зима набирала ход, а количество самоубийств продолжал расти, реакция Берлина становилась все более абсурдной. Строгий приказ предупредил немецких солдат, что их жизни принадлежат не им – это достояние Отечества. Следовательно, «самоубийство в полевых условиях [было] равносильно дезертирству». Черный юмор казался естественной реакцией на подобное безумие. «Рождество, – гласила одна немецкая шутка, – в этом году не состоится по следующим причинам: Иосифа призвали в армию; Мария присоединилась к Красному Кресту; Младенца Иисуса отправили в деревню вместе с другими детьми; а трое волхвов не получили паспорта, потому что не смогли доказать арийское происхождение». Также был популярен список рекомендаций по поводу того, как немецкий солдат должен вести себя в отпуске. «Вы должны помнить, что въезжаете в национал-социалистическую страну. Вы должны быть тактичны с местными жителями». Например, такая рекомендация давалась насчет поиска еды: «Не отрывайте паркет или другие виды покрытия от пола, потому что картошка хранится в другом месте. Комендантский час: если вы забыли ключи, попробуйте открыть дверь предметом округлой формы. Используйте гранаты только в крайних случаях. Защита от животных: собаки с прикрепленными к ним минами – особенность советского быта. Немецкие собаки в худшем случае кусаются, но не взрываются».

К концу марта остановившееся советское наступление возымело некоторые успехи, но ключевые объекты, такие как Ленинград и Украина, все еще находились под контролем Германии. Уже через месяц Европа будет гудеть от слухов о предстоящем летнем наступлении Германии.

После долгих прощаний в Белом доме во второй половине дня 14 января 1942 года гидросамолет «Боинг» с Уинстоном Черчиллем и его свитой на борту медленно сделал круг в небе над Вирджинией и повернул на юг. Соединенные Штаты находились в состоянии войны уже семнадцать дней, но еще не было введено общее затемнение: мерцавшие огни Вашингтона, Ричмонда, Шарлоттсвилля и еще дюжины городов освещали путь «Боинга» на юг. Ночной воздух стал теплее, премьер-министра разморило, а затем над Форт-Лодердейлом самолет повернул на восток и через двадцать минут приземлился в международном аэропорту Бермудских островов. Впечатленный удобством такого вида транспорта, Черчилль решил изменить свои планы. Почему бы, вместо того чтобы вернуться в Лондон на «Герцоге Йоркском», который ждал Черчилля и его команду у берегов Бермудских островов, не полететь домой на «Боинге»? Это возможно? – спросил премьер-министр капитана Келли Роджерса, пилота «Боинга». Роджерс ответил утвердительно. Однако за выходные, проведенные на Бермудских островах, премьер-министр успел обдумать свое решение. Океан был огромен, погода нестабильна, а способностей «Боинга» летать в таких условиях никто не проверял. «Я подумал, что, возможно, поступил опрометчиво, – позже вспоминал Черчилль. – Но жребий был брошен».

Опасения премьер-министра не были беспочвенными.

Приближаясь к Англии с юго-востока, «Боинг» из-за навигационной ошибки взял курс, следуя которому Черчилль в течение шести минут летел над немецкими орудиями, стоявшими во французском городе Бресте. К счастью, главный маршал авиации Портал вовремя заметил ошибку, и спустя полтора часа «Боинг» уже заходил на посадку над аэродромом британских ВВС в портовом городе Плимуте. Война докатилась до города 6 июля 1940 года, когда в результате налета люфтваффе погибли три мирных жителя. Теперь, после 59 бомбардировок и 1172 погибших, Плимут «заволокло клубами бурого дыма», как отмечал один из очевидцев. Население, до войны насчитывавшее 200 тысяч человек, сократилось почти вдвое, два крупнейших торговых центра лежали в руинах, 26 школ, 8 кинотеатров и 41 церковь были разрушены.

По мере приближения к Лондону пейзаж становился лишь немного более радостным. Поезд премьер-министра миновал черные от копоти здания, закрытые магазины, покинутые фермерские дома и пустынные поля. Грозди серебристых воздушных шаров качались на ветру, напоминая купающихся слонов. В предместьях Лондона влажный зимний воздух был пронизан резким запахом угольного дыма. В районах, подвергшихся сильной бомбардировке, дым был настолько едким, что люди, по их словам, практически чувствовали его вкус.

Зима 1942 года была и лучшим, и худшим временем для Британии. Теперь у страны имелось два могущественных союзника – Россия и США. Британцы располагали грозной авиацией, их армия росла. Но вся империя от Египта до Гонконга была пронизана страхом. Прибытие Африканского корпуса Эрвина Роммеля поставило 8-ю армию генерала Клода Окинлека в крайне невыгодную положение на Ближнем Востоке, а на Тихом океане японцы за несколько недель растерзали на части восточную часть империи, на становление которой ушли века. Были потеряны Бирма и Гонконг, а также «Принц Уэльский» и его корабль-побратим «Рипалс», потопленные 10 декабря. Теперь очередная японская армия двигалась с Малайского полуострова к британской военно-морской базе в Сингапуре – к краю линии обороны Великобритании на Востоке. За исключением бесстрашной девушки-шпионки Джейн (героини комиксов, публиковавшихся в «Дейли мейл»), которая в нижнем белье ежедневно спасала Британскую империю, зимой 1942 года у страны не было особых поводов веселиться.

В 1940 году опасность была более очевидной, но риторика и непреклонность Черчилля сплотили страну. Теперь, два с половиной года спустя, бравурные гимны утихли и их сменили правительственные плакаты, объясняющие, как приготовить традиционный пшеничный хлеб и почему непатриотично быть расточительным в еде. Для миллионов британцев война превратилась в ежедневную рутину, состоявшую из продуктовых карточек, нехватки топлива, двенадцатичасового рабочего дня, неотапливаемых гостиных и мрачных репортажей Би-би-си. Аверелл Гарриман, который той зимой был в Лондоне, охарактеризовал настроение нации как «смущенное, несчастное и все более сбивающее с толку». Сильнее прочих были сбиты с толку британцы, которые пережили Первую мировую войну и видели жертвы, принесенные в Пашендейле[206] и на хребте Вими[207] и обесцененные в Мюнхене. Мужчин из этого поколения, которое по-прежнему исчислялось миллионами, можно было узнать по шрамам, хромоте и отсутствующим конечностям. А женщины, которых таблоиды наградили возмутительным эпитетом «лишние», закрывая лица вуалями, проводили время на мемориалах о покойных мужьях и возлюбленных, которые слишком молодыми легли в могилы во Франции.