Фокус - Артур Миллер

– Гертруда…

– Я хочу, чтобы ты развернулся, – сказала она, непримиримо наблюдая за дорогой через заднее стекло.

– Давай-ка, успокойся, – сказал он с суровыми нотками в голосе и повернул ее за плечи, пока она не оказалась лицом вперед. Но она не отказалась от своего требования и просто сидела, дожидаясь чтобы повторить его. – Я не собираюсь сегодня снова пройти через это же, – сказал он. – Я не хочу, чтобы нас с тобой оскорбляли.

– Поворачивай, – сказала она.

– Здесь дальше все остальные гостиницы такие же. Я забыл, но объявление напомнило мне об этом. Здесь везде все будет одинаково.

Она оценивающе посмотрела на него. Он чувствовал, что она исследует его. – Послушай, – внезапно сказала она, – почему ты всегда даешь им делать из себя еврея?

– Я ничего всегда не даю, – ответил он.

– Почему ты не объяснил ему кто ты такой? Объясни ему.

– Что? Что я должен ему объяснять? Ты же знаешь, если он к этому так относится, ему ничего не объяснишь.

– Как это ты не можешь ничего объяснить? Когда мне это приписывают, я даю понять кто я на самом деле. Я никому не дам сделать из меня еврейку и уйти с этим.

Он начал было говорить, и сам себя оборвал. Этот мусорный бак…

Повернувшись к рулю, он положил руку на рычаг переключения скоростей и нажал ногой на педаль сцепления.

– Куда ты едешь? – спросила она.

Он замер. Он ощущал волны ее гнева. Не поворачиваясь, он сказал: – Дальше по дороге есть небольшой парк. Мы можем там пообедать и посидеть возле реки.

– Но я не хочу сидеть возле реки! Я хочу…

Он резко дернул головой вокруг и отрывисто сказал: – Я не хочу снова проходить через это. Перестань же, в конце концов! – сердито приказал он.

Двигаясь по шоссе, они молчаливо сидели порознь. Какие-то слова все время приходили ему на ум и снова исчезали. Он не мог заставить себя рассказать о том, что происходило с ним в квартале. Это осквернило бы всю их жизнь. Это заползало бы между ними по ночам. С ней он хотел начать новую жизнь, и теперь это происшествие снова все испортило. Все же он хотел рассказать ей даже об этом. Сейчас, в этой тишине его смущало то, как она, несмотря на свой гнев, стала на сторону владельца гостиницы. Для нее вся проблема состояла в том, чтобы разъяснить их происхождение и тогда они смогут поселиться в гостинице и провести там выходные дни. Он не знал, как объяснить ей, что теперь в этой гостинице ему никогда не будет уютно. Он не знал, как объяснить ей, что они никогда не должны доказывать в гостинице или еще где-нибудь, что они не евреи. Он не мог понять это свое ощущение. Но это было бы похоже на нищенство, как будто согласиться на расследование, и если после чьего-то жеста или слова, отношение к ним ухудшилось бы, ему пришлось бы все выходные доказывать, какой он замечательный парень.

Он свернул с шоссе там, где стояли бревенчатые домики небольшого общественного парка, и остановился возле самой реки. В нескольких метрах от передних колес возле каменистого берега плескалась река. Он заглушил мотор, и они сидели, прислушиваясь, как среди камней журчит вода. Он повернулся к ней, зная, что она все еще сердита. Она сидела с серьезным видом, обхватив руками колено. Может, он должен был рассказать ей о квартале и о своем ощущении.

– Герта, – сказал он.

Она повернулась, и в ее глазах он увидел боль и обиду.

Нет, он не может ей рассказать. Она просто раскритикует его за то, что сразу, как только он увидел, что его мусорный бак перевернут, он не пошел к Фреду и не устроил тому скандал. Она никогда не сможет понять, почему он тогда пошел к Финкельштейну и говорил с ним о происшедшем. И он не сможет объяснить, потому что знал, что сам больше не понимает, что именно удерживает его от откровенной просьбы к Фреду о дружеском отношении. Но это было сродни тому, чтобы умолять хозяина гостиницы пустить его, а на это он пойти не мог; он не был тем, кого видели за его лицом, просто не был.

– Давай узнаем, есть ли здесь устрицы. Идем, – сказал он. Он знал, как она любила устриц.

– Ты не переносишь устриц, – сказала она.

– Я посмотрю, как ты будешь есть.

Она выдавила улыбку прощения, и когда они выходили из автомобиля, коснулась его руки. Они прогулялись под солнцем вдоль реки и сели за круглый стол с отверстием посередине, из которого торчал большой зонт. Она пристально смотрела на подернутую рябью реку. Он протянул руку и раскрыл зонт.

Подошел официант с блокнотом.

– Она будет есть устрицы, – сказал Ньюмен.

Официант спросил, что будет есть он сам.

Он открыл рот, чтобы сказать, что ничего не будет есть, а потом увидел лицо официанта. Неясное воспоминание мелькнуло в его сознании, и он понял, что евреи не едят устриц.

– Я закажу… Давайте, принесите и мне несколько, – сказал он.

Официант ушел. Она смотрел на него, и он снова протянул руку и ковырнул деревянный стержень зонта, впиваясь ногтями в мягкую древесину.

– Мы вернемся назад и попробуем еще раз в нескольких милях дальше по дороге. Там должно быть одно место, – сказал он тихо.

Полностью соглашаясь, она кивнула.

Бывают времена, когда что-нибудь хорошо знакомое как будто изменяет свои очертания, становясь чужим и неизведанным. Он внимательно осматривал давно знакомые заводские улицы Лонг-Айленд Сити, которые они проезжали в конце следующего дня по пути домой. Никогда прежде он не замечал как много домов, будто предназначенные на слом, были заколочены досками, сколько дыма висело в воздухе, и как лучи садящегося солнца переливались в нем, будто в росе на ветровом стекле. Кузницы и сохнущий возле них на пешеходных дорожках серый шлам, фабричные здания длиной в квартал с окнами серого цвета, негры, сидящие на разбитых ступеньках своих деревянных домов – мертвенное спокойствие воскресного предвечерья и ощущение передышки увлекло его и создало ощущение островка далекой от реальности жизни.

По обеим сторонам улицы, которой они ехали начали появляться дома на две семьи, потом деревья, а потом несколько незастроенных земельных участков и они все ближе подъезжали к своему кварталу. Остановившись у светофора на красный свет, он вытянул свои загорелые ноги, и только теперь заметил, что небо темнеет. Появилось ощущение, что глаза запорошены и устали.

– Похоже, день закончился, – спокойно сказал он.

Она молча посмотрела в окно на небо. Загорелся зеленый и он поехал дальше.

Темнота опускалась очень быстро. Острое желание оказаться дома прижало его ногу к педали акселератора… домой, и включить свет, подумал он, туда, где все вокруг знакомое и безопасное. Он ощутил беспокойство, когда обратил внимание на происходящее вне автомобиля. Двое разодетых парней спешащих через дорогу, небольшая группа пожилых людей ковыляющих домой из церкви, высокий мужчина, толкающий перед собой детскую коляску и тянущий щенка, который против желания скользит на четвереньках, два мороженщика позвякивающие колокольчиками над своими белыми холодильными ящиками…