Непобежденная. Ты забрал мою невинность и свободу, но я всегда была сильнее тебя - Катя Мартынова

– Но если бы Виктор открылся и начал честный разговор, то больше не мог бы воспринимать вас как животных, – написал я. – В нем возникла бы эмпатия, и он перестал бы видеть в вас бездушные объекты. И тогда он не смог бы продолжать насилие.

– Именно! Он смягчился бы, и это стало бы концом его тирании!

– Я хотел поговорить с вами именно об этом, – написал я, заглянув в свои заметки. – Уверен, что в любой боли есть смысл. Меня самого многому научили самые болезненные события моей жизни. Вы понимаете, что я имею в виду, говоря о таких уроках? Оглядываясь назад, чувствуете ли вы, что пережитая в заточении боль чему-то вас научила?

– В подвале мне казалось, что я стала жертвой черной магии и теперь обречена на жизнь в аду, – ответила Катя. – Но все это показало мне, что есть и свет, и мрак. Во мраке я научилась сохранять надежду, даже когда меня лишили достоинства.

– Помогло ли заточение овладеть какими-то практическими навыками?

– Да. До похищения я не умела готовить, убираться, наводить порядок. Когда двум взрослым, а иногда и младенцу, нужно жить под землей на шести квадратных метрах, необходимо быть очень организованными. Эти привычки остались со мной навсегда. Когда нас с Леной освободили, я больше не ждала, что мама будет готовить еду или убираться. Я и сегодня трачу много времени на уборку. Мне нравится жить в чистом доме. Кроме того, заточение пробудило мои художественные способности. Я никогда не добилась бы успеха в живописи и поэзии, если бы вела нормальную жизнь.

– А сегодня вы рисуете? Пишете ли стихи?

– Стихи иногда пишу, а рисую редко. В заточении картины рождались из острой боли. На свободе живопись слишком сильно напоминает мне о днях заточения.

– Рассказывая свою историю, вы упомянули, что в темнице дошли до такого состояния, когда вас уже ничего не могло шокировать. Думаю, вы научились эмоциональной готовности к любым страшным новостям. Сохранили ли вы эту способность?

– Сегодня мне тяжелее воспринимать дурные известия, чем это было тогда. Однако я лучше большинства людей понимаю, что жизнь может быть мучительной и тяжелой, а тоска не избавляет от боли.

– Сегодня мы много внимания уделяем гибкости тела, забывая о гибкости разума и эмоций. Многие умеют выполнять упражнения йоги, заботятся о своей силе и ловкости. Но в обычных условиях очень трудно так же воспринимать жизнь. Мне кажется, что в подвале Виктора ваши эмоциональные ресурсы постоянно находились на пределе. Вы научились смирять и развивать страх и боль, превращая их в стихи, мечты и картины. Вы сумели принять ответственность за собственную судьбу, сохранили рассудок, сделали разум сильным и гибким. Благодаря этому вы вышли из заточения более стойкой и зрелой, чем раньше.

Виктор Мохов

Одомашнить девушек и заставить их смириться с той жизнью, какую я им уготовил, оказалось не так легко, как мне казалось. Кролики – простые существа, но две избалованные девушки оказались более сложными. Поначалу они обе постоянно рыдали и пытались манипулировать мной с помощью слез. Почти каждый раз, когда я приказывал им идти в зеленую комнату, они сопротивлялись или отказывались. Даже когда я просил по-дружески, они вели себя, как маленькие королевы, считая, что у них есть выбор. За это мне приходилось по-разному их наказывать. Иногда я выключал свет или вентиляцию. Если это не действовало, я переставал приносить им еду и воду, чтобы они поняли, кто здесь хозяин. Много раз мне приходилось доводить их до состояния, когда мир становился для них простым. Голодные и напуганные, они переставали меня пилить и забывали о такой роскоши, как свежий воздух или возвращение к семьям. В состоянии страха они переходили в более практичный режим существования. В таком режиме им было проще раздвигать ноги, потому что заботило их лишь одно: как остаться в живых. Поэтому я постоянно твердил, что они бесполезны, что я могу убить их и найти других. Видя ужас на их лицах, было очень трудно удержаться от смеха. Радость такой безграничной власти над женщинами всегда улучшала мне настроение.

С самого начала я не позволял девушкам сблизиться со мной. Я не мог позволить им одурачить меня своими женскими чарами. Доминирование женщины над мужчиной начинается со слез и жалоб. Всю жизнь мать поступала со мной именно так. Она умела вызвать во мне чувство вины и стыда. Строя подвал, я помнил о необходимости сдерживать женскую силу, и все уловки девушек никак на меня не действовали.

Заполучив девушек, мне пришлось многому научиться. И для этого я взял старинную книгу, написанную мужчиной, у которого были рабы – да, все это было в те дни, когда рабовладение считалось законным. Автор разъяснял очень многое, и благодаря ему я сумел выработать подход, который казался мне разумным. Автор постоянно подчеркивал важность сохранения эмоциональной дистанции с рабами. Рабовладелец должен был придерживаться следующих правил:

Если нарушить эти правила, рабы постепенно перехватят контроль. Поэтому я решил не рассказывать своим женщинам, где они находятся, кто я, что у меня на уме – не рассказывать о себе ничего. Автор книги писал, что, не раскрывая рабам ничего, их проще держать в состоянии постоянного страха – и полностью контролировать. Сначала нужно их сломить, а со временем они забудут свою личность, перестанут размышлять и реагировать. Если удастся достичь этой стадии, мне не придется волноваться, что они могут сбежать. Тот человек с севера, по примеру которого я построил свою темницу, этой книги не читал. Из-за собственной беспечности он влюбился в одну из своих рабынь. Я не должен совершить ту же ошибку.

В книге я прочитал о еще одной стороне рабовладения: одомашнивание через наказание. Там говорилось так:

Наказывать девушек было легко и недорого, а вот вознаграждение требовало денег и времени. В качестве награды я обычно давал им то, о чем они постоянно просили. Иногда я баловал их конфетами, пирожными и фруктами. Поняв, что одна из них курит, я даже давал ей сигареты, но только в те дни, когда обе вели себя идеально.

Больше всего в моем новом положении меня радовало то, что гнев и подавленность девушек никак на меня не действовали. Я наслаждался чувством свободы от настроения женщин. Возможно, это делало меня слегка садистом: наконец-то я мог отплатить им за все трудности, которые они породили в моей жизни. Иногда мне даже хотелось понять, насколько далеко я могу зайти, не испытывая чувства вины. Для этого я пробовал не приходить в подвал по несколько дней. К моей радости, я обнаружил, что, не видя девушек, могу с легкостью о них позабыть.