Битва президентов - Сергей Донской

Досмотревший видеофильм Тутахашвили уставился на Филина и поманил его к себе:

– Встань и подойди сюда. Ближе… ближе… Положи руку на стол. Не так. Ладонь вниз. Пальцы растопырь.

– З-зачем? – спросил обмерший Разин.

– Я объясню, – пообещал Тутахашвили. – Сейчас я стану задавать тебе вопросы, а ты будешь на них отвечать. Всякий раз, когда ты будешь говорить неправду, я буду бить тебя по пальцу. – Он замахнулся и врезал молотком рядом с пятерней вздрогнувшего Филина. – Если пальцев на одной руке окажется мало, ты положишь передо мной вторую. После этого ты даже мочиться не сможешь самостоятельно. Я не просто переломаю тебе кости, я превращу их в крошево.

– А вдруг вы ошибетесь? – воскликнул готовый разрыдаться Разин. – Вдруг я скажу правду, а вы решите, что я вру?

– А ты говори так, чтобы у меня не было сомнений, – предложил Тутахашвили, оглаживая усы. – Говори убедительно. Думаю, у тебя получится. Ты не любишь, когда тебе причиняют боль, верно?

Он угадал. Разин заговорил, тщательно взвешивая каждое слово. Он отделался относительно легко. Молоток соприкоснулся с его пальцами лишь дважды. Первым пострадал мизинец – им Филин поплатился за нежелание рассказывать подробности ликвидации «съемочной группы». Следующим на очереди был безымянный палец. Поливая его слезами, подвывающий Разин признался, что он и Луконин намеревались продать ролик не за десять, а за двадцать миллионов.

Выслушав его, Тутахашвили связался с президентом и вкратце пересказал ему, что удалось выяснить у арестованного.

– Хитрые шакалы, – заключил он по-грузински. – Такие деньги хотят за фальшивку выручить.

Услышав русское слово «фальшивка», Разин поднял слезящиеся глаза на своего мучителя и часто закивал, уподобившись механическому божку, приводящемуся в действие простым потряхиванием. Искалеченную руку он прижимал к груди, не обращая внимания на то, что кровь, сочащаяся из-под треснувших ногтей, пачкает куртку.

– Не имеет значения, фальшивка это или подлинник, – послышался в трубке голос. – Насколько я понял, фильм снимался там же, где упал польский самолет?

Тутахашвили зыркнул на Филина:

– Эй, где велись съемки?

– Возле аэродрома «Северный», – торопливо ответил Разин, радуясь, что ему не приходится держать растопыренную ладонь на столе. – Всего в двухстах метрах от места крушения. Вид тот же. Если вы обратили внимание, то в объектив попали забор и здание автоцентра. Это верные ориентиры. Их ни с чем не спутаешь. Кроме того, в кадр захвачен садящийся самолет. Издалека, мельком и в тумане, чтобы нельзя было определить модель. Сойдет за польский «Ту-154».

Когда Тутахашвили перевел сказанное президенту, тот задал еще один вопрос:

– Когда был сделан ролик?

– Когда был сделан ролик? – спросил Тутахашвили.

– Двадцатого апреля, – ответил Разин без запинки. – Через полторы недели после настоящего крушения.

Выслушав своего верного служаку, Шахашвили тихо произнес:

– Этот чекист нам больше ни к чему. Мы с моим украинским побратимом решили, что обойдемся без московских посредников. Я сам проведу переговоры с Корчиньским.

– Понял, – произнес Тутахашвили, скользнув равнодушным взглядом по сгорбленной фигуре пленника.

– А с этим Разиным, боюсь, может приключиться несчастье, – продолжал Шахашвили. – Нынешней весной Кура очень бурная. Люди в ней все тонут и тонут. Одним больше, одним меньше…

– Понял, – повторил Тутахашвили.

– Как только закончишь там, немедленно ко мне. С видеокамерой.

Не попрощавшись, Шахашвили оборвал разговор. Филин, тщетно пытаясь угадать, о чем идет речь, умоляюще смотрел на Тутахашвили.

– Тебе повезло, – сказал он. – Президент тебе поверил и простил за то, что ты пытался его обмануть. – Отвернувшись, Тутахашвили выразительно подмигнул жандармам и распорядился по-русски, специально, чтобы его смог понять Разин: – Отведите нашего дорогого гостя в душевую и помогите ему привести себя в порядок. Кажется, он обмочился.

– Я не…

Не дав Филину договорить, Тутахашвили закончил тираду:

– Вымойте его с ног до головы… вернее, с головы до ног, хе-хе. Как того журналиста из аджарской газеты, помните? Он еще позволил себе намекнуть, что убийство Жвании – дело рук нашего президента.

– Мерзавец… Грязная свинья без чести и совести… – загомонили жандармы.

– Ну, он пересмотрел свою точку зрения, – оборвал их Тутахашвили. – Я так думаю.

Пересмеиваясь, жандармы подхватили Разина под руки и повели к двери, за которой слышалось так не понравившееся ему журчание воды. Приготовившись к новым неприятностям, он расслабился, переступив порог. Это была самая обычная душевая с четырьмя кабинками и длинными деревянными лавками. Головка одного душа была сорвана, из трубы лилась вода. Еще Филин увидел черный змеящийся шланг, опущенный в ржавую железную бочку, стоящую посреди помещения.

«Зачем тут эта дурацкая бочка?» – подумал он.

– Мне раздеваться? – спросил Разин и посмотрел на мокрый, грязный кафельный пол, на который абсолютно не хотелось ступать босыми ногами. Кроме того, он понятия не имел, как станет раздеваться с помощью одной руки. Пальцы на второй ужасно распухли и посинели. Наверное, там не осталось ни одной целой косточки.

Как бы предупреждая жандармов о том, что действовать быстро у него не получится, Разин выставил перед собой искалеченную руку.

– Раздеваться не надо, – сказал первый жандарм. – Так даже лучше.

– Иди сюда, – окликнул второй и потащил Филина к бочке.

Один ловко расстегнул на нем «молнию» куртки, но не до самого низу. Второй так же ловко стащил куртку с плеч Разина, отчего тот очутился в неком подобии смирительной рубашки. Затем, действуя очень слаженно, оба приподняли его над полом, перевернули в воздухе вниз головой и сунули в бочку.

Вода была холодной. От неожиданности Филин не успел набрать полную грудь воздуха, а половину имевшегося запаса выпустил вместе с пузырями. Его макушка упиралась в металлическое днище. Для того чтобы не свернуть себе шею, он изо всех сил напрягал шейные мышцы и одновременно дергался всем телом, стараясь высвободить руки. Но в тесной бочке сделать это было невозможно, как Разин ни старался. Тогда, не раскрывая рта, он замычал и принялся болтать ногами, давая понять, что вот-вот захлебнется.

Филин не понимал, что его топят, как щенка, и что никто не собирается вытаскивать его из воды. Привыкший считать себя неуязвимым и бессмертным, Разин отказывался верить в это. Отправивший на тот свет немало народу, он почему-то не допускал мысли, что однажды подобным образом поступят и с ним.

Филин все дергался, мычал и дрыгал ногами, пока в легких сохранялся кислород. Затем появилось непреодолимое желание избавиться от накопившегося в груди углекислого газа, и Разин выдохнул.