Риелтор неуловимый, или Как один риелтор искал особняк, а нашел приключения на свою хм... голову - Леонид Рудницкий

Одного взгляда ему оказывается достаточно, чтобы признать в вожаке своего сына. Он похож на отца как две капли воды, и у него точно такое же родимое пятно на шее. Министр вспоминает свой давний грех, падает перед сыном на колени и умоляет простить его. Обещает пробить для него создание нового министерства – подаяний и лепт и сделать его министром. Ведь теперь должности в Москве передаются по наследству: сын министра становится министром, а сын дворника – дворником.

Молодой цыганский вожак ласково поднимает отца с коленей, утешает как может, но на его предложения отвечает отказом. Он верен памяти Будулая и своему народу. Ведь на его плечах лежит тяжкий груз ответственности за них.

А тут и милостыня в Москве заканчивается. Не помогает даже придуманное им ковровое попрошайничество – когда просящие, растянувшись цепью на ширину тротуара, идут волнами. Всего таких волн три. Граждане, подавшие первой волне, получают на сегодняшний день пропуск и отпускаются. Те, которые увернулись от первой волны, выходят из укрытий и попадают под вторую. Ну а самые хитрые, избежавшие первых двух волн, неизбежно попадают под третью. Интервалы времени между волнами всякий раз менялись, так что просчитать их заранее не получалось. Но стала давать сбои и эта система. На улицах появились бетонные укрытия от попрошаек. Спрятавшихся там граждан было невозможно достать никакими силами.

И тогда сын министра решил увести свой народ в Европу. Так велик был его авторитет и так надоел он всем москвичам, что для него открыли границы и беспрепятственно отпустили.

Фильм заканчивался трогательной сценой прощания сына с отцом, который для этого специально приехал на российско-европейскую границу.

– Прости меня, сынок! – еще раз попросил отец.

– Бог простит! – ответил тот.

Табор ушел в солнечный закат.

Досматривая последние сцены, Игорь явственно услышал, как рядом кто-то плачет и шмыгает носом. Это его удивило. Ведь желе было личное, и он никому не давал от него откусить. Что бы это могло быть? Потом он решил, что это режиссерская находка, и успокоился.

Когда он очнулся от просмотра, Салим уже бодрствовал.

– Затрахался я тебя ожидать! – недовольно пробурчал он. – Что так долго?

– Так десять серий же.

– Ну и как?

– Здорово. Как будто сам при всем присутствуешь. А у тебя?

– Не помню, – огорченно ответил он. – Дикторы так быстро тарахтят, по сто восемьдесят слов в минуту. Помню только, что все везде хорошо.

– Везде?

– Ага. Всюду все нормально. Да, еще это, – он наморщил лоб, – медведица в зоопарке родила недавно, вот. От жирафа, кажется. А может, от смотрителя или корреспондента. И граждане постоянно выходят на демонстрации, требуют повышения цен на продукты питания и жилье – давно, говорят, ничего не повышалось, сил больше нет.

– Ну, – сделал вывод Игорь, – тогда правда жизни в сериальном желе равна по силе правде жизни в новостном. Сообщи мне, когда еще одна медведица родит.

Игорь решил поискать бензин на железной дороге. Он вспомнил, что раньше часто видел всякие цистерны на задворках товарных станций, и отправился к трем вокзалам. Ему казалось, что где-нибудь в дальнем тупике вполне можно найти такую цистерну, про которую все забыли. На дне ее может остаться немного бензина, и сторожа за разумное вознаграждение наполнят ему канистру.

Цистерны не нашлось, он только зря потратил время и сбил ноги о шпалы и рельсы. Сторожа говорили, что он опоздал лет на тридцать-сорок.

Устав, он вышел к зданию Казанского вокзала. За прошедшие сто лет вокзал почти не изменился, только облез немного, и все. «Это сколько же мне сейчас годиков-то?» – вдруг подумал Игорь и ужаснулся. Выходило, что ему сто тридцать семь лет от роду.

Больше всего Игорь боялся, что время, пропустившее их через свои барьеры и фильтры, однажды спохватится, нагонит и они в одночасье постареют. А может быть, и умрут тут же. Нет, лучше об этом не думать. Тем более что нет никаких признаков, что это может случиться. И предвестников грядущей ветхости тоже нет.

Вокзал выглядел почти заброшенным. Игорь знал, что из-за проблем с топливом поезда теперь ходили плохо и нерегулярно. Людей в них набивалось столько, что сутками ехали стоя, а лежали строго по очереди и очень недолго. Некоторые пассажиры по пути умирали, и их выгружали на станциях, чтобы было больше места живым. Существовала опасность, что таким образом могут выбросить человека, впавшего в летаргический сон, но она была крайне небольшой. Считалось, что в такую дорогу могут отправляться только молодые и сильные, прошедшие курс выживания в пути.

Сейчас на вокзал как раз прибыл поезд из Воронежа, и Игорь засмотрелся на приезжих.

Выход в город теперь был гораздо уже, чем раньше. Он напоминал рамку металлоискателя, только очень большую, метра три шириной. Каждый вновь прибывший становился ногами в невысокую загородку с каким-то черным песком, замирал на секунду, не выпуская из рук чемоданов, потом вздрагивал, как собака, всем телом, и шел дальше.

– Добро пожаловать в столицу, – говорили ему глумливо дорожные полицейские.

Приезжие бормотали сквозь зубы приглушенные ругательства и спешили прочь. Полицейские широко улыбались, их было четыре человека. Через металлоискатель прошел мужчина лет тридцати с обшарпанной дорожной сумкой, спустился на тротуар, поставил сумку и стал брезгливо отряхиваться.

– Суки, вот же суки! – бормотал он.

– Что, бьют? – участливо спросил Игорь.

Незнакомец покосился на него.

– Уж лучше бы били, – ответил он.

– А чего так? – заинтересовался Игорь.

Но тот ничего объяснять не стал, а только махнул рукой.

– Долго рассказывать! – сказал он.

«Наверное, деньги отняли, – подумал Игорь, – горе у человека. Сказали, что беспошлинный ввоз денег в Москву запрещен». Он знал, как тяжело и муторно на душе, когда отнимают кровные. Не столько жаль денег, хотя и их, конечно, тоже, сколько обидно, что их отняли. Чувство более мерзкое трудно себе представить.

– Москвич? – спросил приезжий, перестав отряхиваться. – Или как и я?

– Москвич, – ответил Игорь.

Видно, в его голосе не прозвучало необходимой уверенности.

Приезжий засомневался.

– В самом деле?

– А то! – теперь уже уверенно ответил Игорь. – Мои предки жили в Москве больше ста лет назад.

Он подумал, что, наверное, может считать себя своим предком, раз уж такая фигня приключилась.

– Будем знакомы! – сказал приезжий. – Свирид Иванов из Воронежа.

– Игорь Волков, – представился Игорь.

– А где здесь Орликов переулок? – спросил Свирид.