Буканьер - Геннадий Борчанинов

Ирландец поднялся, осмотрелся по сторонам. Сквозь густые кроны пробивались лучи заходящего солнца, буканьеры возвращались к своим логовам и расслаблялись после долгого дня, покуривая табак и объедаясь мясом. Точно как и мы. Кто-то тихо напевал песню про висельника Джонни, пара голосов подпевала в нужных моментах через каждую строчку. Возле другого костра несколько буканьеров громко играли в карты на деньги. Только рабы и слуги занимались делами, не слишком хлопотными, но всё равно нужными, таскали воду и дрова, снимали просушенные шкуры, кормили собак. В итоге Шон отправился к поющей компании.

Там, судя по песне, отдыхали англичане. И здесь, в глуши никому не было дела до войн и политики, и все спокойно соседствовали друг с другом, не опускаясь до таких мелочей. Лишь бы хватало дичи в лесах, да неба над головой. А их обычно хватало всем.

— Повесь их, повесь! — подхватил песню Шон, и буканьеры синхронно повернулись к нему.

Три пропитых рожи уставились на него, и Шон широко улыбнулся. Я с интересом наблюдал за ними издалека. На их костре жарилась куропатка, а на земле рядом с ними стояли несколько мутно-зелёных бутылок.

— Здорова, бродяги! — воскликнул он. — Услышал вашу песенку, и родную землю вспомнил! Дай, думаю, подойду, поздороваюсь!

— Ну здорова, — хмыкнул один.

Двое других тоже буркнули что-то невнятное, издали я не расслышал, что именно.

— Шон Келли меня зовут, может, слыхали? Нет? Ну, ещё услышите, ха-ха! — сказал ирландец.

— И чего хотел, Шон Келли? — спросил один из буканьеров.

— Айда к нам! Мы кабанчика зажарили, празднуем! — снова улыбнулся Шон.

Буканьеры вытянули шеи и посмотрели в нашу сторону.

— В честь чего праздник? — спросил другой.

— А пошли! — перебил первый.

Буканьеры поднялись, отряхнулись, сняли куропатку с огня, переглянулись и пошли к нам, о чём-то тихо перешучиваясь.

— О, а вы забыли! — воскликнул Шон, подхватывая с земли бутылки.

Англичане обернулись, нехотя кивнули ему. Шон поспешил к нам, за спинами англичан размахивая бутылками в воздухе, будто хвастаясь величайшей драгоценностью. Триумфальный захват чужого алкоголя, иначе и не скажешь.

Буканьеры подошли к нашему костру, молча покосились на сидящих тут же ниггеров, поздоровались с Эмильеном, скользнули по мне равнодушными взглядами.

— Андрей Гринёв, — представился я.

— Джек, — коротко представился первый из англичан, тощий и высохший, будто мумия. Его кожа походила на пергамент, и только яркие чёрные глаза выдавали, что он ещё жив.

— Ник Фоули, — сказал второй, рябой и толстый, с красными прожилками на лице, явственно выдающими в нём старого алкоголика.

— Генри Рыжий, можно просто — Рыжий, — сказал третий, с ярко-рыжей шевелюрой и целой тучей веснушек на обгорелом красном лице.

Я посмотрел на остатки кабана и понял, что нам даже нечего им предложить, и Шон зря манил их жареным кабанчиком. Ирландец как раз подсел ко мне, протянул мне бутылку, протянул Эмильену другую, а затем торжественно поднял свою.

— Ну, за наше дело! — провозгласил он.

— На удачу! — хохотнул Эмильен.

— За будущую добычу! — добавил я.

Мы одновременно приложились к трофейному алкоголю, и более мерзкого пойла я в жизни не пробовал. Горячий, обжигающий комок прокатился по горлу и ухнул в желудок, будто огненный шар, чтобы оттуда ударить сразу в голову. Противное, приторное сахарное послевкусие прилипло к языку, и я поморщился, занюхивая рукавом рубахи и стараясь его прогнать, но оно никак не уходило. Пришлось закусить остатком свиного рёбрышка, но стало только хуже. Даже палёный «Капитан Морган» по сравнению с этой адской жидкостью мог считаться амброзией, достойной короля или императора.

А моим друзьям, судя по всему, даже понравилось.

Буканьеры нахмурились, Шон рассмеялся и закашлялся, чтобы скрыть смех. Похоже, он это специально затеял только для того, чтобы посмеяться над англичанами. Это было вполне в его стиле.

Я протянул бутылку Муванге, негр недоверчиво понюхал содержимое, пригубил и тут же поперхнулся, возвращая бутылку обратно. Обонга тоже протянул руку за бутылкой, но ему никто не предложил.

— Фу! Огонь! Жжёт! — скривился он, и тут уже рассмеялись все, даже англичане.

— Про какую это добычу вы говорили? — спросил меня Джек, мягко забирая у меня ром.

Я отдал бутылку англичанину, посмотрел на него. Джек улыбался одними губами, фальшиво, а в хитрых чёрных глазах виднелась жажда наживы. Что-то мне подсказывало, что верить ему нельзя, как и остальным англичанам, было в их облике нечто такое, прямо указывающее на вероломство и порочность, но настолько неуловимое, что это нельзя было описать словами. Я просто это чувствовал. И уж насколько страшен и побит жизнью был Шон Келли, в нём такого я не замечал, несмотря на клеймо и жуткие шрамы.

— Какую добычу? Так вот же, — я указал свиным ребром на остатки кабана, но ясно видел, что англичанин мне не поверил.

— Тут добычи полно! Хоть голыми руками лови! — хохотнул Ник Фоули невпопад, и я понял, что он уже пьян, причём довольно давно.

Прозвучало двусмысленно, и я усмехнулся. Впрочем, эти слова навели меня на мысль о том, что в этих местах, богатых дичью, наверняка могут встретиться не только буканьеры, но и поселенцы, испанские, французские, неважно. И если мы их встретим на лесной тропинке...

Глава 26

— Я не понял, вы нас позвали, чтобы наш ром пить? — хмыкнул Джек.

Мы выпили снова, и я понял, что англичане о чём-то догадываются. Я порядком захмелел с непривычки, мысли немного путались, но мне было весело.

— Де Валь, кстати, говорил про каких-то новеньких наглецов, — тихо сказал Рыжий, руками разрывая жареную куропатку.

— Да ладно вам, парни, угощайтесь! — рассмеялся я, протягивая англичанам их собственную бутылку.

Фоули побагровел, вскочил со своего места. Рыжий попытался дёрнуть его за рукав, но не поймал.

— Никто не смеет смеяться над Николасом Фоули! — взревел он.

Я ощутил угрозу, будто вспышкой мелькнувшую в сознании, тоже вскочил на ноги. Все остальные тоже быстро поднялись, в воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Джек сплюнул на землю, Шон сделал то же самое, показывая своё презрение к англичанам. Все похватались за ножи, я тоже положил ладонь на рукоять ножа.

— Сядьте, — приказал я.

Мой