Не оставляй меня - Эмма Скотт

– Так и есть.

– Честно говоря, я думал, что у меня галлюцинации, – сказал он, – на занятиях в университете я узнал о Дейле Чихули, мастере-стеклодуве, и о том, что его работа находится здесь, в Лас-Вегасе. Но я никогда не был увлечен стеклом. Или даже «Белладжио». Но в ту ночь, несмотря на то, что я был пьяным в стельку, та инсталляция в отеле отпечаталась в моей голове. Я хотел знать, как из стекла сделать подобное. Сделать так, чтобы это выглядело, как будто из потолка вырвался цветочный сад. На следующий день я вернулся в «Белладжио». С жуткого похмелья, просто чтобы увидеть, был ли этот потолок таким впечатляющим, как я помнил, или я просто был пьяным идиотом, загипнотизированным красивыми цветами.

– Ты не был пьяным идиотом.

– Присяжные все еще не пришли к общему решению, – сказал Джона с усмешкой, поднимаясь, чтобы снова поджечь изделие, – но я не был загипнотизирован, я был одержим. Я прочел все, что мог, о Дейле Чихули. Он стал моим кумиром и остается до сих пор. В тот момент я переключил свое внимание с огней Вегаса на стекло, и в первый раз, когда я держал трубку для выдувания и смотрел, как на свет появляется произведение искусства, я знал, это то, что я буду делать до конца… – он закашлялся и вытер вспотевший подбородок о плечо, – до конца моего обучения.

– Мне нравится слушать, как кто-то находит свою страсть, – сказала я, – или как страсть находит его, – я огляделась по сторонам, – но это не похоже на живопись, где можно просто взять кисть и холст. Могу я узнать больше?

– Ты хочешь знать, как на зарплату водителя лимузина можно позволить себе такое пространство, инструменты, помощника и все то стекло, которое может понадобиться?

– Что-то вроде того.

– Я за все это не плачу. Я выиграл грант от Карнеги-Меллона, – он вернулся к скамье и взял влажный, обгоревший словарь, чтобы завернуть в него стекло, словно полируя. Запах горелой бумаги заполнил пространство, и хотя расплавленное горячее стекло находилось всего в нескольких сантиметрах от его голой руки, казалось, это не беспокоило его ни на секунду. Он перекатывал и придавал стеклу форму с привычной легкостью человека, который делал это тысячи раз.

Он профессионал, подумала я. Мастер. Я почувствовала странную гордость, наблюдая за ним.

– Неудивительно, что ты выиграл грант.

– Вообще-то своего рода утешительный приз, – сказал Джона, – я заболел на третьем курсе Карнеги и не смог выпуститься. Я пролежал в больнице около пяти месяцев, а когда вышел… я не вернулся. Родители хотели, чтобы я осталась здесь. Особенно мать.

– Могу представить, – тихо сказал я, перекрывая шипящий рев огня.

– Но у меня была полная стипендия, и когда я сказал, что не могу остаться, чтобы получать степень, они дали мне грант на эту установку. Что-то вроде дипломного проекта.

– Ты, должно быть, особенный, Флетчер, раз они тратят на тебя столько денег, – я заправила выбившуюся прядь за ухо, – но очень жаль, что тебе пришлось уехать из Карнеги. Могу я спросить?..

– Как я заболел? – Он подошел к печи, чтобы снова разжечь огонь. Я молча кивнула.

– Я не понимаю, как двадцатипятилетнему парню может понадобиться пересадка сердца.

Джона кивнул, и когда он заговорил, его голос был ровным:

– Прошлым летом мы всей компанией ездили в Южную Америку. Перу, Колумбия, Венесуэла. Я подхватил вирус во время похода в окрестностях Каракаса. Врачи думают, что это было из-за купания в реке, хотя мои друзья и девушка, с которой я встречался на тот момент, тоже плавали. Позже я узнал, что у меня была генетическая предрасположенность, которая сделала меня восприимчивым к вирусу.

Он вернулся к скамье, перекатывая и полируя изделие.

– Я также узнал, что у меня редкий тип ткани, что сделало поиск донорского сердца сложным. Я был в плохом состоянии, когда нам позвонили и сказали, что одно было найдено, и сердце подходило мне настолько, насколько было возможно. Мне сделали пересадку, и… все хорошо, что хорошо кончается, верно?

– Я рада, что все закончилось хорошо, – тихо сказала я.

Он ничего не сказал, только повесил трубу на крючок на потолке над собой. Она выглядела так, будто на ее конце горела лампочка. Он отнес вторую трубу к большой печи, в которой хранилось стекло, и вернулся с небольшой горкой.

– И что же это будет? – спросила я, радуясь возможности спросить о чем-нибудь безобидном.

– Горлышко бутылки, – он сел на скамью, свернул трубку и взял в руки что-то вроде огромного пинцета. Он вдавил щипцы в маленький кусочек стекла, продырявливая его, а затем начал тянуть, образовывая губу.

– Похоже на ириску, – сказала я.

– Да, очень даже.

Он немного поработал, вытягивая горлышко, а затем отрезал конец, чтобы сделать идеально круглое отверстие.

– Здесь ужасно тихо, – сказал Джона, и его улыбка снова стала теплой, – я сижу здесь с гитаристкой, которая скоро станет всемирно известной, но я не слышу музыки. Как-то глупо.

Я вытянула ноги перед собой, чтобы осмотреть свои ботинки.

– Моя акустическая гитара в грузовике с другим оборудованием группы. Наверное.

– Если я включу радио, услышу ли я одну из твоих песен?

– Возможно, – сказала я, – «Talk Me Down» достаточно популярна сейчас.

– Я слышал ее. Я не поклонник музыки, если честно, но текст был довольно хорош.

– Это я написала.

Джона остановился и пристально посмотрел на меня.

– Ты?

– Удивлен?

Он на секунду задумался:

– Нет.

Мои щеки вспыхнули, и мне пришлось отвести взгляд.

– Чепуха.

Джона снял первую трубку с крюка на потолке и откинулся на спинку скамьи.

– Могу я задать тебе один вопрос?

Я ухмыльнулась:

– Нет.

Он взглянул на меня и снова вернулся к работе.

– Не похоже, что ты горишь желанием быть рок-звездой, так почему бы тебе не заняться своим делом? Писать, что ты хочешь, и петь самой?

– Я действительно немного пою. Пела. Но у Rapid Confession уже есть солист, и Джинни никогда не позволит никому забыть об этом, – я печально улыбнулась, – она не возражает, если я пишу хиты, пока она их поет. Это ее группа. И я была в ее группе практически с тех пор, как мой отец выгнал меня. Это все, что я умею делать.

Джона соединил бутылочное горлышко с круглым стеклянным шариком, а затем отломил весь кусок от первой трубки. Он отнес изделие к большой печи, объяснив, что добавляет еще один слой прозрачного стекла. Потом вернулся к скамейке, чтобы еще раз прокатать и придать форму.

– Я начинаю видеть маленькую бутылочку. Это уже прекрасно. Ты такой талантливый.