Лулу - Владимир Колганов

Проходит время, и наконец после одного из этих легкомысленных свиданий Томе предъявляют реальные свидетельства ее интимной связи с неким известным уркаганом, к тому же находящимся в бегах. Поскольку Тома не желала зла ни мужу, ни его почтенному семейству, а еще более опасалась остаться в случае развода без квартиры — кому захочется возвращаться обратно в Геленджик? — ей и пришлось согласиться на вполне достойный выход из крайне неприятной ситуации. А что еще оставалось, в самом деле, не лезть же ей в петлю? Как раз на пути к пониманию важности поставленного перед ней вопроса Тома и потеряла часть своих зубов. Если кто-то посчитает, что их отсутствие есть не заслуживающий внимания, нет, даже не решающий факт для подтверждения моей гипотезы, ну тогда уж я не знаю…

Когда Николаша возвратился из не очень дальних странствий, а в последнее время они периодически где-то в Красном море дрейфовали, ему, естественно не без участия Тамары, был преподнесен некий соблазнительный сюжет. Нет-нет, не беспокойтесь, это не про Томочкины шалости. Итак, Николаша, используя авторитет своей фамилии и дополнительно выделяемые денежные средства, устраивает дело так, чтобы на их исследовательском судне переправлялся за границу, по преимуществу в арабские страны, очень ходовой, но нелегальный товар. Вы угадали, речь зашла о девочках, причем в основном о тех, кого иначе переправить не было возможности. Ну в самом деле, не отправлять же столь деликатный, нежный, скоропортящийся товар в грязном трюме какого-нибудь сухогруза — это ж вам не негры, не латиносы! А тут сложнейшее научное оборудование очень кстати — можно запихнуть дюжину девчонок в батискаф, на время досмотра опустив его на дно морское. Поскольку за юных белокурых россиянок или чернооких красавиц из Хохляндии арабские шейхи выкладывали любые баксы, буквально не считаясь ни с чем, на этом деле можно было многим прокормиться. Казалось бы, тут же возникал вопрос — а согласился ли на это Николаша? Ну уж если Томочка рука об руку с Клариссой по-прежнему ловит на Арбате мужиков, полагаю, нет ни малейших оснований усомниться в покладистой натуре ученого супруга. Что до привычек Томочки, включая не шибко богатое по сей день бытие, — это на ее совести оставим. К тому же им с Николашей предстоит еще поднакопить деньжат на более приличную квартиру, не вечно же ютиться в однокомнатной.

Что, сомнительно? Вы правы, издатели за последнее время воспитали публику, которая способна воспринять лишь незатейливый сюжетец, что-то вроде птичьего щебетания и непременно со счастливым, что называется, не утруждающим сознание концом, либо многостраничную пустышку с претензией на значимость. Здесь же накручивается нечто невообразимое — сам черт ногу сломит, однако все равно мало что поймет. Вот и я, поначалу нагородив в мыслях всю эту замысловатую конструкцию, засомневался. Все уж очень однозначно, без вариантов получается. И самое главное — это тут при чем? То есть какое мне дело до Клариссы с Николашей, если основная для меня задача — выручить Лулу?

А что? Может быть, и правда стоит вымарать из текста Клариссу, Николашу, Томочку? Вымарать раз и навсегда! Ну сделали черное дело, и с какой стати они и дальше здесь будут ошиваться? На фиг они нам теперь нужны! Останутся лишь два главных персонажа — я да прелестница Лулу. И будете взахлеб читать страницу за страницей про связь похотливого старика и легкомысленной девчонки, попеременно то вздыхая, то проглатывая слюни.

Стоило только мне представить себе такой вот вариант развития событий, как перед глазами моментально возникла отвергнутая мною Томочка. Виданное ли дело так со щербатой поступать! Чего доброго, напьется и будет каждый вечер под окнами распевать любовные романсы, это с ее-то шепелявым голоском. Эй, тетка! Ну ты-то с какой стати ко мне так привязалась?

Вот потому и возникает поначалу неясно выраженная догадка, что этот кадреж во время променада по Арбату был явно неспроста. Складывается впечатление, будто меня нарочно заманили, чтобы затем каким-то образом использовать. А что такого особенного во время памятной той пьянки мне рассказала малопочтенная Кларисса, чтобы я непременно должен был это самое узнать? Возможно, просто хотела отвести подозрения от себя, но тогда следует предположить, что и про Лулу, и про меня она знала все заранее. Ничего себе заявочки! Такому знанию деталей своего бизнеса могу позавидовать даже я. И что-то мне подсказывает — по мере распутывания этого клубочка будет еще очень много удивительного. Да, по всему видно, это так, с ними явно не соскучишься.

А теперь посмотрите, как выглядят в свете сказанного все эти Клариссины словеса по поводу ее помощи в публикации трудов того самого писателя-изгнанника. Выходит, что слезливые сожаления по поводу случившегося с Митей — это всего лишь примитивный обман, за которым скрывались исключительно шкурные, я бы при случае прямо ей сказал — омерзительные волчьи интересы!

Кстати, что меня особенно в Клариссе восхищает, так это умение обаятельно лгать в лицо и выражать сочувствие по каждому, даже незначительному поводу. Так и представляешь, что перед тобой второразрядная голливудская актриса, прошедшая курс ускоренного обучения в тамошней школе драматических искусств. При этом, чтобы достигнуть желаемых высот, ей достаточно всего лишь освоить или, точнее, вызубрить стандартный наборчик типовых приемов. Скажем, если требуется сыграть удивление, надо поднять брови и по возможности вытаращить глаза. Если это сильное удивление, то следует еще и приоткрыть рот. Чем больше удивление, тем шире следует раззявить пасть, как можно дольше сохраняя ее в этом положении. Впрочем, что да как, это уже решает режиссер. Но самое удивительное, что срабатывает! Это я о своих первых впечатлениях от уникальных способностей Клариссы.

Вот тут-то мы и подбираемся понемногу к самому интересному — а кто же в этом деле режиссер? Однако не все сразу…

Итак, именно об этом я и рассказывал Лулу, когда на следующее утро, придя домой с работы, собирался завтракать. Должен признаться, что, несмотря на понятную усталость, мне все никак не удавалось успокоиться. Возмущению не было предела, и я продолжал бичевать всю эту наглую свору, потворствующую порокам и низменным страстям людей и сделавшую источником своих доходов, по существу, работорговлю. А как иначе это безобразие следует назвать?

Пока я изрекал итоги своих полночных размышлений, попивая чай и пережевывая бутерброды, Лулу задумчиво смотрела на меня. И тут я снова почувствовал этот ее странный взгляд, которым она озадачила меня еще в тот раз, когда, впервые попав в мою квартиру, оглядывалась по сторонам, рассматривала фотографии, а затем вот точно так же на меня взглянула. Так смотрят на неразумное дитя — с любовью, но немного снисходительно, словно бы с готовностью простить все наперед только потому, что ничего другого и не остается. Поскольку изменить в принципе ничего уже нельзя, ну так и нужно постараться, чтобы обошлось без лишних сложностей, как-нибудь без обид, по-свойски, что ли, по-хорошему…

И вот, уткнувшись носом в чашку и ощущая на себе этот как бы насквозь пронизывающий меня взгляд, я вдруг похолодел от мысли, что Лулу знает гораздо больше, чем мне кажется. Меня буквально начал бить озноб, я даже попросил Лулу подлить горяченького…