Мама мыла раму - Татьяна Булатова

– А я ничего такого не совершала, чтобы меня прощать. Моя совесть чиста. Это вы ко мне ворвались со своим одиночеством, а я, дура, пожалела.

– Ну как же так! – застонал Петр Алексеевич. – Все же можно объяснить.

– Не все! – отрезала Ева. – И это я вам гарантирую.

Через пятнадцать минут полный гарантий Солодовников покинул гостеприимный дом Евы Соломоновны Шенкель в наивной уверенности, что любовь отмыкает любые двери.

Любые, но только не те, что закрывают вход в квартиру Антонины Ивановны Самохваловой.

– На порог не пущу! – объявила она Лизе резкую смену своего настроения.

– И правильно, – обрадовалась Елизавета Алексеевна. – Правда, Катя?

Младшая Самохвалова с готовностью закивала головой.

– Разве вам плохо будет втроем? Ты, Тоня и Андрюша? Полная семья – как ни крути.

«Ну, насчет Андрюши неясно… Хотя пусть будет», – подумала облаченная в джинсы девочка. Подумаешь, велики на два размера! Ушьем, подрежем – и в новую жизнь без подруг и без женихов. Жили же раньше…

– Ты не переживай, – успокаивала Антонину Ивановну Лиза Андреева. – Так бывает. Забыла – похоронила.

Катька представила зимнее кладбище, себя в джинсах у покосившегося креста – и в который раз с благодарностью подумала о тете Еве, отведшей от их дома беду в виде человекообразной черепахи. «Покойся с миром, дорогой товарищ!» – наслаждалась Катерина трагическим моментом материнской жизни.

– А что случилось-то? – поинтересовался будущий связист в самое ухо востроносой девочки.

– Потом скажу, – таинственно пообещала Катька и плотоядно посмотрела на мандарин с черной наклейкой на боку – «maroc».

– Ка-а-ать, – неожиданно заинтересованно продолжал шипеть в девичье ухо Андрей. – А эта, подруга твоя с собакой… Женя, что ли… Она что…

– Ах, Женя? – с не пойми откуда взявшимся кокетством громко переспросила Катька и взяла-таки соблазнительный фрукт. – У нее парень, курсант, – легко наврала девочка. – И вообще, какая она мне подруга… Так, знакомая, гуляем вместе…

– У кого это парень курсант? – грозно переспросила Антонина Ивановна, на минуту оторвавшаяся от бурного обсуждения с Елизаветой Алексеевной Евиного предательства.

– Ни у кого, – пискнула девочка и начала обдирать мандарин.

– Ты видишь, Лиза, – Антонина обратилась к подруге, – у нее парень курсант! У этой сопли уже курсант! Видишь, о чем они думают, сопли зеленые!

Катька залилась краской, а в глазах будущего связиста появился неподдельный интерес.

– Сколько я тебе говорила, чтоб духу твоей Женьки здесь не было! Ку-у-урсант! Я вот к матери ее приду и скажу, чтоб за дочерью своей смотрела. А то самостоятельная больно… не по годам… И моя! Моя-то куда?!..

Андреевы, не сговариваясь, вылупились на Катьку.

– Ма-а-ам, ну хватит…

– Я тебе счас дам «хватит»! – разошлась Антонина. – Я тебе дам! Вишь ты, парень в доме – она тут же хвост задрала, джинсы нацепила! Тебе сколько лет?

Катька потупилась.

– Тебе сколько лет, пигалица?!

– Тонь, – робко попыталась остановить разбушевавшуюся подругу Елизавета Алексеевна. – Ну что ты на девчонку набросилась?

– Ты, Лиза, не вмешивайся! – несло Антонину Ивановну. – Ты на неделю приехала – и тебя след простыл. А у меня девка. Тринадцатый год пошел, а уже курсанты. Всю пакость по району собрала! Женька эта… Да если бы ты видела эту Женьку!

– Теть Тонь… – попытался приостановить ревущий поток Андрей. – Да Катя-то здесь при чем?

– Катя-то? Катя-то здесь при чем?!

Катька вскочила из-за стола и бросилась в «спальну».

– И чтоб джинсы эти поганые больше не надевала!

Девочка хлопнула дверью.

– Тоня, хватит, – попросила Елизавета Алексеевна и погладила подругу по руке.

– Да я что? – словно очнулась Антонина Ивановна. – Мне-то какое дело до этой Женьки?

Андреевы переглянулись. Елизавета Алексеевна глазами показала сыну на дверь в соседнюю комнату. Тот поднялся и осторожно повернул ручку. На полу у батареи, обхватив голые коленки, сидела Катька. На ковре валялись содранные с ног джинсы. Будущий связист присел рядом, не говоря ни слова. Девочка тоже не пошевелилась. За окном бухало – военные отмечали Новый год, взрывая под окнами сигнальные ракеты, отчего комната озарялась то красным, то зеленым светом.

– Ка-а-ать… – неожиданно нежно ломающимся голосом позвал Андрей. – Не переживай ты так…

Катька молчала.

– Ну правда, – продолжал ее успокаивать двухметровый москвич. – Новый год все-таки!

Девочка скривилась. Андреев протянул руку и погладил ее по голове. От рук пахло мандаринами. Катька заплакала. Беззвучно, не вытирая слез. У Андрея никогда не было сестры, и он никогда не испытывал столь щемящего чувства жалости, разве только к матери, и то иногда. «Пусть будет!» – подумал москвич и притянул девочку к себе. Катька не сопротивлялась, пытаясь справиться со шмыгающим носом.

– Ладно… поплачь, – разрешил Андреев и на цыпочках вышел из комнаты.

Через полчаса Катя спала, ощущая вокруг мандариновый запах. Наверное, так пахла любовь.

Ждать всего ничего осталось. Январь, февраль, март, апрель, май, июнь… В июле приедет. Январь уже не считается. Главное, ничего никому не говорить: ни Пашковой, ни Женьке. А то сглазят, – мама сказала. Как это? Сглазят?

Может, пятнами какими покроюсь или заболею опять? Даже не знаю… Наверное, уже сглазили. Пашкова смотрит на меня и говорит: «Самохвалова, ты как мухомор – вся пятнистая. У тебя лишай, что ли?» А я про себя думаю: «Прям, лишай!.. Аллергия у меня на нервной почве». Мама сказала.

А Женька карболку принесла мазать. Мама увидела и выкинула. Говорит, что я дура: «Тебе кислоту в банку нальют, ты ей и помажешь. А потом облезешь, идиотка». А Женька – ничего: мажет. Ее бабушка научила: «Мажь, говорит, и все пройдет».

У меня точно не пройдет. Мама сказала.

Катька писала письма. По письму в день. Как… Что… Ну и всякое там разное. В конце – собака или лошадь. Андрей тоже любит лошадей и собак. Кстати, все хорошие люди любят лошадей и собак. Вот Женька, например. Или Пашкова. Мама вот только не любит. Ну ее тоже понять можно: с тетей Евой раздружилась, про Петю своего Солодовникова больше не вспоминает и в Москву ехать не хочет. А между прочим, тетя Лиза на весенние каникулы приглашала.

– Нечего тебе в Москве делать! – категорически воспротивилась Антонина Ивановна. – Уви-и-и-дела мужика – и-и-и раз… хвост пистолетом. Это надо же!

Катя не сдавалась и рассказывала про Третьяковку, Исторический музей, Красную площадь, про то, что Женька уже все это видела, а она-то, кроме ГУМа и ЦУМа, ничего.