Мертвые воспоминания - Ирина Родионова

стебли пластиковых цветов, выпирали лавочки, напоминающие инвалидные кресла. Маша уже начала думать, что заблудилась, как спереди раздался визгливый собачий лай, оборвавшийся от окрика.

Она пошла на звук.

Лужаек, конечно же, никаких не было, но Маша все равно немного расстроилась. Был покосившийся двухэтажный дом с рытвинами сырой, отслаивающейся побелки, незаживающие раны на кирпичной стене, были крохотные оконца, словно бойницы, ни в одном из которых не горел свет, а еще деревянный забор, щелястый, но с виду крепкий. Из-за забора не просто пахло, а несло влажной собачьей шерстью, разваренной перловкой и гниением.

Маша потопталась у калитки, не решаясь позвонить. Справа, за забором, будто почуяв ее сомнение, завыл один из псов.

Дверца распахнулась сама — перед Машей стоял худой человек в бушлате со слежавшейся опушкой, в дырявых спортивках и резиновых сапогах, будто он только-только вышел из коровника и сейчас пойдет пить парное молоко в хате у бабушки. Из волос его, светлых и коротко стриженных, торчали тонкие перышки сена.

— Чего? — грубовато спросил он и нахмурился, шаря по карманам в поисках сигарет.

— А Сахарок тут живет? — глупо спросила Маша и еще глупее улыбнулась.

Желание сбежать стало физическим, плотным и концентрированным. Она вздрогнула, но устояла, разглядывая костлявую фигуру, которая от безразмерного бушлата выглядела еще худей, чем была на самом деле. Сначала человек этот показался ей немолодым, почти старым, с потекшим усталым лицом, но выбился из-за туч прозрачный, слабенький луч света, и Маша с удивлением поняла, что перед ней стоит почти ровесник. Из самой Маши можно было вылепить сразу трех таких, мосластых, с острым подбородком и костлявыми крыльями носа.

В груди заскреблось. Желудок все еще не смирился с пирожком, и Маша сгорбилась, заталкивая урчание поглужбе.

— Кто? — человек нахмурился, и кожа у него на лбу собралась белой гармошкой. Нахмуренность легла на его лицо так привычно, что Маша догадалась — он почти всегда недоволен.

— Кот, — объяснила, чуть заикаясь, — лысый и старенький, Сахарок. Ему уколы надо делать.

— А, этот, от бабки дохлой?

— Ну да.

— А зачем он тебе?

Маша набрала полные легкие холодного осеннего воздуха:

— Забрать хочу.

Он ухмыльнулся правым углом губ, и лицо его расправилось, помолодело. Он предложил ей сигарету, а потом махнул рукой:

— Ну, заходи. Тетя за кормом поехала на базу, скоро вернется. С ней и будешь говорить, я тут что-то вроде уборщицы, только говно за ними и разгребаю. Пошли-пошли, там чайник есть, в приемной…

Маша замешкалась — идти куда-то с этим типом в бушлате и сапогах ей не хотелось, тем более что низенький дом выглядел пустым и едва ли не заброшенным. Но она знала, что на улице тетю не дождется — замерзнет и сбежит, а поэтому выбора не оставалось. Ступая след в след за провожатым и проваливаясь в глубокую, чавкающую грязь, она пошла к перекошенной двери.

Выкошенную поляну у кирпичного дома застроили, как деревенское подворье — громоздились вольеры из железных прутьев и крепкой сетки, из старых досок и проволоки, и отовсюду из щелей светились жадные и тоскливые собачьи глаза. Маша и представить не могла, что кошек и собак будут держать в одном приюте — а где бы им еще быть, у них по всей области этих приютов и не найти даже, никто не хочет заниматься бездомными животными. Денег это не приносит, а затрат и времени требует немало… Только волонтеры и справляются. Маша нащупала в кармане несколько мятых стольников и испугалась вдруг, что Сахарка придется выкупать, а у нее с собой ничего нет… Ответственность, взрослость!

Маша решила не расстраиваться раньше времени.

И все равно расстроилась.

На крыльце стояло алюминиевое ведро с горячей кашей, из которой то тут, то там, как черные гнилые стволы из речного потока, торчали кости, и незнакомец попросил Машу подождать. Он убрал лопату и рабочие рукавицы, плеснул половником по пестрым мискам, чашкам и тарелками. Псы забегали взад-вперед, заскулили, залаяли, и одному из них, безухому и припадающему на лапу, Маша даже улыбнулась с теплотой, хотя побаивалась собак. Тот в ответ добродушно завилял хвостом, а когда ему в вольер спустя мгновение влетела миска с кашей, то радостное тявканье разнеслось по всем окрестным дворам.

Псы были неухоженные, в струпьях и с густым слежавшимся подшерстком, но никто из них не выглядел отощавшим или больным. Маше захотелось тоже покормить их чем-нибудь, хотя бы огурцом или грушей, но она постеснялась лезть в сумку за овощами и фруктами — засмеет ведь. Обед подходил к концу, псы довольно чавкали, вылизывая пустые миски, каша в ведре закончилась.

— Заходи, второй этаж, первый кабинет. Можешь чайник щелкнуть, я переоденусь пока.

Кажется, это была старая контора, которую неловко передали в офисы, и теперь комнаты стояли пустыми, заколоченными, лишь кое-где висели распечатанные на принтере таблички: туристическая контора, замерщики окон, установка кондиционеров. Маша поднялась по лесенке, озираясь по сторонам — на стене под здоровым, кое-как прикрытым с помощью картона окном, пестрел масляный и затертый, но пейзаж. Художнику не хватало ни умения, ни таланта, но рисовал он искренне и с душой, Маша любила такие картины. Непропорциональный и какой-то весь выгнутый мужичок шел по песчаной дороге, а вокруг него цвели тюльпаны и ирисы, свисали сочно-зеленые лианы, облетали кленовые листья, и небо с облаками-перышками казалось высоким, недостижимым… Маша долго разглядывала выпуклые мазки, даже трогала их рукой, и ей казалось, что картина эта — хороший знак. Не обязательно во всем быть идеальной. Надо просто делать свое дело, и верить, что получится. Улыбка против воли растянула губы, и Маше захотелось скорее увидеть Сахарка.

Нужная комната напомнила ей советский кабинет терапевта, законсервированный во времени, будто муха, застывшая в янтаре: несколько деревянных кресел, вязаная крючком накидка, стол с подпорками вместо ножек, а на побеленной серой стене — календарь с котятами за прошлое тысячелетие. С подоконника едва слышно хрипело радио, рядом с чайником в пакете лежали пряники и песочное печенье, пахло пылью и старостью.

Маша, не глядя, зажгла электрический чайник и присела на краешек одного из жестких кресел. Сквозняками тянуло со всех сторон, незаклееные окна тоненько дребезжали и позвякивали, но то ли от толстого старушечьего ковра под ногами (на который Маша смогла наступить, только разувшись), то ли от неубиваемых, расползшихся алое в горшках из-под майонеза, кабинет казался ей на удивление уютным.

А потом и незнакомец появился, в растянутой футболке и даже наспех причесанный, без сена в волосах. Буркнул, не глядя:

— Стас.

— Маша, — быстро ответила она.

— Пряники будешь?

— Нет,