Девять месяцев из жизни - Риза Грин

– Я очень, очень, очень извиняюсь, – выдыхает он. – Я после истории разговорился с мистером Фраем, а его остановить невозможно.

– Ничего, – говорю я, усаживаясь обратно. – Что ты мне хотел показать?

Он садится и начинает раскопки в своем рюкзаке, плотно набитом мятыми бумажками.

– Марк, – говорю я. – Сегодня первый день учебы. Когда ты успел устроить такую мешанину?

Он находит бумажку, которую искал, и пытается расправить ее, разложив на моем столе.

– Я не знаю, – говорит он. – Так получается. Друзья решили, что, если я стану супергероем, меня будут звать Человек-Бардак. У меня будет способность наводить полный аврал одним взглядом.

Я смеюсь. На самом деле Марк мне очень симпатичен, несмотря на то что он президент клуба «Бизнес и инвестиции» и один из пяти-шести ребят во всей школе, кто разделяет республиканские взгляды. Что-то вроде Алекса П. Китона нового миллениума. Мы с ним периодически поддразниваем друг друга на политические темы – я называю его фашистом, а он меня защитником зверюшек – и частенько обсуждаем последнюю серию «Западного крыла». Он, конечно, зануда и зубрила, он слишком озабочен деньгами, но при этом он действительно умен и учится как ненормальный, да и поведением выгодно отличается от остальных наших деток. Думаю, и с поступлением в колледж у него проблем не будет.

Он вручает мне список, и я читаю: Джордж Вашингтон, Джорджтаун, Колумбия, Пэнн, Эмори, Вашингтонский университет, Северо-Западный, Беркли. Смотрю на него.

– Беркли? – говорю я, поднимая брови. – Кто-то тут говорил про защитников зверюшек. Я не уверена, что это место для тебя, Марк.

Кивает.

– Я знаю, – говорит он. – Беркли – это для папы. Это его альма матер. – Он выразительно закатывает глаза. – Не беспокойтесь, туда я никогда не поступлю. Я его внес в список, чтобы папа отстал.

Я одобрительно киваю:

– Ладно, по крайней мере, честно. Так в чем проблема?

– Да проблемы никакой нет. Я просто хотел, чтобы вы посмотрели, достаточно ли у меня запасных вариантов. Как по-вашему, я смогу потянуть эти колледжи?

– Про все колледжи из списка я бы не сказала, но было бы неплохо... – и тут, прямо посреди предложения, мое горло и живот начинают сводить судороги, рот непроизвольно открывается, и я начинаю яростно рыгать с такой силой и громкостью, которых я от себя никак не ожидала. При этом, заметьте, из меня ничего не выходит. Я просто страшно рыгаю.

Я делаю Марку знак подождать и, не переставая рыгать, выбегаю из кабинета по направлению к ближайшему учительскому туалету, который, слава богу, запирается изнутри.

Я быстро запираю за собой дверь и безуспешно пытаюсь сделать так, чтоб меня вытошнило. Откуда-то из глубин сознания выплывает инстинкт, о котором я и не подозревала, и сообщает мне, что единственный способ остановить процесс – это что-нибудь съесть. Так что я вылезаю из туалета и, все еще рыгая, хотя уже потише, бегу в учительскую, еще раз возношу благодарности Всевышнему за то, что там никого нет, пихаю в щель автомата доллар и нажимаю трясущейся рукой кнопку С16 «Печенье с ореховым маслом», после чего в течение нескольких секунд достаю пачку, вскрываю ее и поглощаю все содержимое в три больших глотка.

Рыгание чудесным способом прекращается. Я взмокла, живот болит, будто после упражнений на пресс. Причем не моих халявных упражнений, когда с пола поднимается только голова, а настоящих, как полагается.

Я сажусь на стол и вытираю лицо грубой коричневой бумагой, которая упорно выдается за полотенца во всех школах, институтах и кафе, и вдруг вспоминаю, что у меня в кабинете сидит Марк и наверняка мучается вопросом, что за фигня происходит с его ненормальным консультантом по высшему образованию.

Несусь обратно по лестнице. Бегу по коридору к своему кабинету, обливаясь потом еще больше, чем раньше, но, добежав до того места, где меня уже можно видеть через стеклянную дверь, снижаю темп до неспешной походки. Открываю дверь и вхожу в кабинет, как будто ничего не было, изображая всем своим видом, что все в полном порядке и внезапный приступ рыгания в сопровождении душераздирающих звуков представляет из себя обычное дело, не требующее ни объяснений, ни комментариев.

– Ну что же, – говорю я, усаживаясь на свой стул, – тогда, как я уже говорила, тебе остается только подыскать еще одну-две школы с менее жесткими требованиями, чем те, что в твоем списке, – просто чтобы чувствовать себя более уверенно.

Марк нерешительно смотрит на меня пару секунд, но, видимо, наблюдение за действом смутило его не меньше, чем меня – исполнение оного, и он благодарно подхватывает тему:

– Ну, я так и думал.

Правда, ему плохо удается скрыть свое желание удрать, потому что он уже мусолит в руках свой рюкзак и медленно двигается к двери с таким видом, будто он только что узнал, что я являюсь носителем высококонтагиозного и смертоносного вируса тропической лихорадки, который мгновенно заразит его, как только он сделает одно неверное движение.

– Ладно, – говорит он, пятясь к двери. – Тогда я буду искать еще несколько школ. Вам можно будет e-mail прислать?

Ага, испугался.

– Да, – говорю я. – Конечно, присылай. Я посмотрю, какие колледжи ты добавишь, а потом поговорим.

К этому моменту он уже допятился до двери и готов бежать.

– Хорошо. Спасибо. Увидимся.

– До свидания! – кричу я как можно более жизнерадостно. Смотрю на часы. Три тридцать, как в аптеке. Выключаю компьютер, хватаю сумку и запираю за собой дверь.

По дороге к стоянке я вспоминаю, как сегодня утром на собрании учителей наш завуч пытался взбодрить нас в первый рабочий день старым учительским поверьем. Он рассказал старинный стишок про то, что, если первый день пройдет хорошо, весь год будет урожайным, а если плохо – то и год будет порченым. Утром, когда я его услышала, он показался мне ужасно старомодным и тупым, что я и изобразила на своем лице к радости циничного математика-гея, сидевшего на собрании рядом со мной. Но после такого дня я уже начинаю думать – а может, в этом что-то есть?

Началось. В первый раз я это заметила неделю назад. С утра я чувствовала себя прекрасно, то есть абсолютно нормально, но по дороге с работы пришлось расстегнуть брюки, а когда я ложилась спать, из живота выпирал шарик. Он был небольшой, не слишком круглый и не похожий на настоящий беременный живот. Просто появилась выпуклость, которую невозможно втянуть, как бы я ни старалась. А я очень старалась, можете мне поверить, чуть легкие не лопнули. Когда я проснулась на следующее утро, он чудесным образом исчез, но к концу дня появился снова, и выглядело это так, будто я одна истребила годовой запас макарон средней итальянской деревни. Так продолжалось всю неделю: утром нет, вечером есть, но сегодня утром, прямо в середине четырнадцатой недели, в самом начале второго триместра, я проснулась и увидела шарик. Похоже (тяжкий вздох), я начинаю Выглядеть Беременной.