Последний полет - Лиана Мерсиэль

Эльфийка заперла ящик, спрятала шкатулку под плащом и вышла из комнаты. Юный Страж тут же вытянулся по струнке:

– Сэр.

– Страж, – кивнула Иссейя.

Подобные формальности среди Стражей не в ходу, особенно в военное время, когда о церемониях и думать-то некогда. Но казалось, мальчик находит в этих ничего не значащих ритуалах какое-то утешение, поэтому Иссейя ему подыграла. Жаль, что у нее самой все было не так просто.

Выйдя из замка, Иссейя направилась в лазарет для грифонов.

Даже больные грифоны плохо переносят замкнутые пространства: они скорее будут проводить дни на крыше лазарета, чтобы впитать как можно больше солнечного света, пробивающегося сквозь мрачные облака Мора. Но найти Сорокопута эльфийке удалось не сразу, потому что он, в отличие от своих сородичей, забился в самый дальний угол своего стойла.

Когда Иссейя вошла, он не поднял головы, а, наоборот, спрятал ее еще глубже под крыло. Он уже долго так лежал, безразличный ко всему, и его когда-то прекрасный блестящий мех свалялся и был измазан нечистотами.

У Иссейи сжалось сердце: благородный сильный зверь, хозяин неба, вызывавший благоговейный трепет, превратился в жалкое, лишенное всякой гордости существо. Так не должно быть.

Она опустилась на колени и поставила перед собой шкатулку. Рядом положила нож и пузырек с кровью гарлока, добытой на днях. Эта багровая жидкость не могла сравниться ни по цвету, ни по вязкости с содержимым трех древних бутылочек – то была кровь Тота, Архидемона, начавшего Третий Мор и убитого двести лет назад у Хантер-Фелла неизвестным Стражем.

Сорокопут по-прежнему лежал в своем углу, не обращая внимания на эльфийку. Иссейя развязала мешочек с лириумом и высыпала немного светящегося голубого порошка в кубок. Следом вылила кровь гарлока и, дождавшись, когда порошок растворится без остатка, добавила каплю крови Архидемона. Над кубком поднялось облачко холодного черного пара, повеяло неприятным чужеродным запахом – запахом плоти порождений тьмы.

Едва он коснулся ноздрей эльфийки, как ее парализовало от ужаса – она вспомнила собственное Посвящение. Некоторые из ее товарищей умерли во время ритуала. Они корчились на полу, извергая изо рта кровавую пену, и та же участь могла постичь и ее саму. Она чувствовала, как что-то чудовищное, неправильное пропитывает ее кости, проникает в самую суть ее естества… От этого ощущения Иссейя не избавилась до сих пор. Никто не мог от него избавиться. Все они получили какие-то дары, лишившись части себя, и этого нельзя было изменить.

Зато она выжила. Значит, и у Сорокопута есть шанс.

Прикоснувшись к Тени, Иссейя начала наполнять кубок магией. Жидкость забурлила, начала вращаться, образуя воронку, и из этой воронки на Иссейю глядели растянутые, искаженные лица призраков.

Она поставила кубок на пол, взяла нож и, не разрывая связи с Тенью, приблизилась к Сорокопуту.

Лишь когда она тронула его за крыло, он взглянул на нее, а потом наконец и поднял голову.

Глаза птицы глубоко ввалились, перья высохли и выцвели. Изнутри по клюву расползалось черно-красное пятно, которое просачивалось наружу через трещины, покрывавшие все подклювье. Радужная оболочка глаз была подернута черной маслянистой пленкой.

А ведь грифон заразился только вчера. Скорость, с которой скверна подчиняла себе птицу, ужасала. Когда Иссейя дотронулась до его лапы, он даже не вздрогнул. Уши все так же безвольно висели, невидящие глаза смотрели в стену за спиной Иссейи.

– Я хочу тебе помочь, – прошептала Иссейя.

Навряд ли Сорокопут ее услышал, но она все равно продолжила говорить – это было нужно ей самой.

– Я не могу позволить тебе умереть из-за того, что ты спас Данаро. И не позволю.

Грифон снова опустил голову на грязную солому и лишь слабо дернулся, когда Иссейя разрезала один из его когтистых пальцев. Как только малиновая кровь окрасила мех грифона, эльфийка, используя силу этой крови, перекинула мост из своего сознания в сознание птицы, как ее научил Калиен, и начала изменять мысли грифона согласно своей воле.

«Прими ее», – повелела она.

Сорокопут застыл, раскрыв клюв. Его глаза остекленели, но в его черепной коробке творилось настоящее безумие.

«Нет, нет, нет, нет, нет!» – кричала птица, отчаянно, из последних сил противясь чужой воле. Так бьется бабочка, попавшая в паутину. «Нет!»

«Прими ее», – повторила Иссейя, мягко, но настойчиво раздвигая границы сознания птицы.

Она взяла кубок и, поднеся его к клюву Сорокопута, заставила грифона, глоток за глотком, выпить все до дна. Но он не успокоился. Совсем наоборот – его охватила еще большая паника, а сопротивление стало еще яростнее, и на мгновение Иссейя испугалась, что его сознание не выдержит. И все же она рискнула: погрузилась еще глубже в эмоции птицы, в недра ее памяти, до самого ядра ее сущности.

А когда это произошло, она нырнула в него и начала распутывать клубок логических цепочек, построенных в сознании грифона с момента его рождения. Она выбрала нужную, отсекла несколько звеньев и заменила их новыми, заставив Сорокопута забыть о своей непримиримой ненависти к порождениям тьмы и о том, что он осквернен их кровью. Она заставила его поверить и в то, что нынешний его недуг – всего лишь легкое недомогание, навроде простуды.

Это было неимоверно сложно, Калиен ее такому не учил. И все же у нее получилось.

Когда она покинула сознание грифона, он спал. Его дыхание выровнялось, сквозь щели между полусомкнутыми веками Иссейя видела глаза – к ним вернулся их прежний янтарный цвет. Сорокопут выглядел точно так же, как всегда. Остался ли он прежним внутри – этого Иссейя не знала. Но его грудь мерно вздымалась и опускалась, а крылья были прижаты к телу так же, как у любого здорового спящего грифона. Он лишь раз кашлянул, словно прочищая горло, но потом вновь задышал глубоко и ровно.

Кажется, Посвящение прошло удачно. По крайней мере, Иссейе очень хотелось в это верить.

Она подняла кубок, вытерла его полой плаща и положила в шкатулку, рядом с мешочком с лириумной пылью. Пустой пузырек, в котором была кровь гарлока, она сунула в карман. Затем очистила от малиновых капель лезвие ножа и бесшумно выскользнула из стойла.

В первую очередь она отправилась к Данаро. Маг все так же сидел на кровати, откинувшись на подушки, а на прикроватном столике лежала книга с гимнами, открытая все на той же странице.

– Получилось? – с надеждой спросил он, едва Иссейя переступила порог. – Ты спасла его?

– Не знаю. Но думаю, кое-что мне все-таки удалось.

5:19 Священного

Вижу их, – объявил Лисме, глядя в бронзовую подзорную трубу. – Приближаются к небожогам.

Сегодня маг был мужчиной, с черными волосами ниже плеч и столь же внушительными усами. Следы от недавно полученных ран еще не затянулись, но Лисме использовал их для придания большей эффектности своему облику: волосы вокруг них он выстриг, а голову слева даже выбрил, обнажив причудливый узор из розовых шрамов.