Планета Райад. Минута ненависти или 60 секунд счастья - Михаил Крикуненко

— Ну, интервью можно и со спины взять, не показывая лица. Пусть расскажет все, что знает. Чтобы поняли «духи», что мы до каждого из них доберемся. До каждого последнего урода! Если не захочешь в эфир давать — дело твое. Нам с фэпсами пригодится запись допроса.

— Это без меня. Камеру берите, пишите. Я не буду. Не могу, не имею права.

Мы вернулись в комнату, где держали Рустама.

— Почему ты задушил свою соседку? — спрашивает его Леха-Терминатор, держа за волосы.

— Она была сука, — через силу отвечает Рустам своим высоким, гортанным голосом. — Работала на федералов. Жаль, не успел добраться до других своих соседок, — он посмотрел на меня и осклабился: — Ничего, всех достанем!

Я сунул в руки Степану маленькую камеру и стал подниматься наверх, прочь из затхлого подвала, в котором сейчас одни земляне лишат жизни другого. Потому что так у землян повелось: око за око, ухо за ухо, как говорит Зула. И каждый находит в этом свою правду, потому что убийство — это цепная реакция, это принцип домино. И часто, чтобы кого-то спасти, надо кого-то убить. Последние слова Рустама были, конечно, про Ольгу. «Жаль, что не успел добраться…» Вдруг я поймал себя на мысли, что Степан не случайно взял меня с собой. Он решил повязать меня кровью, а заодно показать, что на войне невозможно остаться чистеньким. Всегда надо выбирать, на чьей ты стороне. Степан заставил меня испытать страх за Ольгу, которая стала мне очень дорога. Он прекрасно понимает, что я никому ничего не расскажу. Но труднее всего признаться самому себе в том, что я даже хочу, чтобы Степан сделал это. Потому что иначе Рустам доберется до Ольги, как и до своей соседки. Такой вот простой выбор.

Сырой, холодный ветер дунул в лицо, и тело затрясло мелкой, противной дрожью. Так бывает, когда влажный воздух пробирает до костей…

* * *

Ольга положила кривую трубку спутникового телефона на стол и поправила волосы, обнажив одно из своих прекрасных, идеальных ушей. Сегодня ей удалось окончательно договориться с отцом о дате и деталях отъезда. Он хочет сам приехать в Грозный, чтобы забрать их с матерью, но Ольга против — считает, лучше им встретиться в Моздоке или Минеральных Водах.

— Он давно не был в Чечне. Хоть и порывался еще с начала первой войны приехать к нам, но мама не хотела, из гордости. А теперь я боюсь за него — он же совершенно не представляет, во что превратился город, для него это будет шоком. Хотя телевизор, конечно, смотрит, но там одно, а здесь — совсем другое. Я боюсь, с ним что-то по дороге случится. Лучше нам встретиться в аэропорту. Вещей будет мало, с собой возьмем только самое необходимое. Кассандру, документы и кое-что из вещей на первое время. Вывезти нас из Чечни попрошу Рустама. Тебе как кажется — лететь лучше через Минводы или Владикавказ? — она проговаривает план отъезда снова и снова, словно боясь что-то упустить.

— Лучше через Минводы. Мы и с машиной вам поможем, — говорю я, делая вид, что не заметил сказанного про Рустама. Моя командировка заканчивается тридцатого декабря, перед самым Новым годом. Но я стал думать о том, чтобы уговорить начальство продлить ее на неделю. Ольга с матерью собираются выехать в начале января.

— Спасибо, я же говорю, Рустама попрошу. Думаю, не откажет. Хотя знаешь, его уже два дня нет. Фатима, одна из его сестер, сказала, что ночью Рустама арестовали военные. Мы с мамой тогда слышали какой-то шум, напугались страшно, но даже не поняли, что это было. Говорят, выдернули прямо из постели и куда-то увезли. Они уже и в комендатуру ходили, и в прокуратуру, никто пока ничего сказать не может, где он. Говорят, по бумагам нигде не проходил. Но, я надеюсь, найдется. Ошибка какая-то, разберутся, — и она снова вернулась к теме отъезда:

— Ты знаешь, даже не верится, что скоро этот кошмар закончится. И жду поскорее этого отъезда, и боюсь его страшно. Что мы там будем делать? Там же совсем другая жизнь, другой мир! Кому мы там нужны?

— Страшно оставаться здесь. Там у тебя отец. И… — мне очень захотелось сказать ей, что на меня тоже можно рассчитывать. Сказать, что она нужна мне. Что когда не вижу ее хотя бы день, все валится из рук. Особенно когда представляю, как они с матерью живут в этом мертвом доме. В квартире, где в одной из комнат поселилось прошлое: среди старых фотографий, пианино «Красный Октябрь» и безделушек на комоде, убранном белоснежной кружевной накидкой. А в другую комнату снарядом, высадившим стену, ворвалось настоящее. Они не заходят в эту комнату. Но настоящее постоянно напоминает о себе холодом, сквозящим из-под плотно закрытой двери. Мне захотелось сказать Ольге, что неожиданно для себя стал испытывать к ней чувства, на которые давно считал себя неспособным. Но ничего такого я не сказал. А Ольга, помолчав немного, продолжила:

— Здесь хотя бы все понятно. А у отца давно другая семья. Он не сможет еще и нас на себе тащить. В Москву приехать поможет, да. Квартиру снять на первое время. Но потом нам неудобно будет принимать от него помощь.

— Ну что за глупости ты говоришь! Он же отец! И потом — надеюсь, мы с тобой не потеряемся в Москве? — сказал я, но она словно не расслышала вопроса.

— Я очень боюсь встречи с отцом. Мы ведь не виделись столько лет! Он меня помнит совсем маленькой девочкой. А я его в основном только по старым фотографиям — молодым, сильным, красивым мужчиной. Вспоминаются, конечно, какие-то эпизоды из детства, связанные с ним, но они расплывчаты. Я много раз представляла себе эту встречу, мысленно разговаривала с ним, а теперь боюсь. Вдруг мы окажемся совсем чужими? Каким он стал? Постарел, наверное, поседел?

Потом она стала расспрашивать о том, что сейчас носят женщины в Москве. Я сказал, что плохо в этом разбираюсь, и предложил посмотреть спутниковые каналы, выход на которые у нас есть. Минут двадцать Ольга щелкала пультом, жадно вглядываясь в людей, мелькавших то в новостных программах, то в каких-то шоу. Наконец огорченно констатировала:

— Да, кажется, Маугли вконец одичал. Я отстала от жизни.

— Маугли? — переспросил я.

Она улыбнулась:

— Меня так дед маленькую называл, когда не слушалась. Говорил: «Вот упрямица! Вся в свое горское племя!» А когда слушалась, говорил, что вся в него.

Ольге пора возвращаться, и я проводил ее до площади перед КПП. На этот раз ее никто не ждет. По привычке она стала искать глазами грязно-белую «шестерку» Рустама. Мне стало тошно. Смогу ли я когда-то рассказать ей, что с ним случилось? Что это он, Рустам, убил ее подругу из соседнего подъезда. И что саму ее, и ее мать не тронули лишь потому, что шестнадцатилетний подросток, который между тем был безжалостным убийцей, испытывал к ней какие-то добрые чувства. Или просто не успели тронуть? Я вспомнил наглые глаза Рустама в последние минуты его жизни, когда он сказал: «Жаль, не успел добраться до всех своих соседок…» Нет, он не думал, что умрет в том подвале. Был уверен, что его отвезут в комендатуру или отдадут в руки местной милиции. Дьявольские огоньки, плясавшие в его глазах, говорили о том, что самые страшные его планы еще не осуществились, но он жаждет их воплотить. «Всех достанем», — что он имел в виду?