Сорванные цветы - Наталия Левитина

Андрей закрыл автомобиль, пнул на прощанье пару раз колесо и побрел через лес к оживленной трассе. В машине была рация, но, как это обычно случается, именно сегодня утром она сломалась.

Утопая в снегу, проваливаясь и оступаясь, оглашая морозную тишь всплесками интеллигентно-сдержанных ругательств, Андрей упорно пробирался к дороге, черневшей между голых деревьев. И потянуло же его на место преступления. Ведь не его преступление, почему же тянет? А может быть, и его, если он представил дело не в истинном свете, а так, как это было выгодно многочисленному руководству.

Новенький «Москвич» затормозил, едва Андрей успел поднять руку в упрашивающем жесте.

– Садись, сынок, подвезу! – За рулем сидел веселый, шустроглазый дедок. – Что, снежные ванны принимал?

– Да нет, – ответил Андрей, – машина заглохла. Там. – Он махнул рукой в сторону дороги, где осталась брошенная «шестерка».

– Так давай зацепим ее, – предложил жизнерадостный дедок. – Трос есть?

У Андрея не было не только троса, но и домкрата, и запаски, и еще много чего. Вообще в отношении к автомобилю он был удивительно небрежен и легкомыслен, и это было парадоксальной чертой его натуры, так как во всем остальном он демонстрировал аккуратизм и серьезность, близкие к маниакальным.

– Да пусть, – снова махнул рукой Андрей. – Потом... Быстрее новую куплю.

– Эх, сынок, не любишь ты свою машину, – сказал дед укоризненно. Он осторожно и бережно держал руль двумя руками, а когда переключал скорости, то словно ласкал рычаг ладонью. Его «Москвич» блестел как новогодняя игрушка. – И меняешь их, наверное, раз в год?

– Нет, я не Крез.

А я вот на своей предыдущей всю жизнь проездил. А эту только-только купил. – Дед окинул гордым взглядом салон «Москвича». По понятиям Андрея, они ехали чрезвычайно медленно, можно сказать, шли пешком. – И слушай, парень, какая удивительная история связана с этим автомобилем. Расскажу тебе.

Андрей приготовился слушать. Если старый человек ударился в воспоминания – гаси фары, это надолго.

– Ну, в общем, еду я как-то раз, ну, месяц-полтора назад на своей старенькой «единичке» по этому шоссе. Она у меня хоть и старенькая, но проблем с ней было меньше, чем какому-нибудь бизнесмену с его «Опелем». Так вот, и на том самом месте, значит, где тебя я подобрал, голосует парнишка. Ну, постарше, конечно, тебя лет на десять, но для меня парнишка. Подобрал я его. А он взволнованный такой, нервный. Все крутил в руках папку и бумажник. Ехал молча. А как стал выходить, в городе я его высадил, протягивает мне бумажку в пятьдесят долларов. Представляешь? Я оторопел поначалу, но взял. А что, раз дают, надо брать, тем более у него, значит, это не последнее. Ну, еду дальше. И когда уже стал закрывать машину, обнаружил его бумажник. Вот сюда завалился, вот тут вот... А в бумажнике – Господи ты боже мой! Деньги, деньги, деньги! И ни адреса, ни записи какой-нибудь, только фотография, калькулятор и чистый блокнот. Новый совсем бумажник. Ну, я не вор, конечно. Я объявление в газету давал пять раз, из этих же денег платил. Со страхом мы с бабкой ждали результата, прыгали к телефону, как юные газели. Но никто не откликнулся. Через пару недель моя старуха выдала идею: тебя, говорит, Господь вознаградил за праведную жизнь таким вот оригинальным способом. И верно! Я не пью, всю жизнь работал, надрывался, детей хороших вырастил, Отечеству служил, а на старости лет остался с одной пенсией. Нищета. И пошел я себе новый автомобиль покупать. Купил «Москвич», и еще на цигейковую шубу жене осталось. Она пятнадцать лет в рваном пальто шкандыляла. Вот такая история. А бумажник этот, пустой теперь, я с собой вожу. Как талисман, на счастье. Если мне Бог в нем подарок спустил с небес, то и пустой он меня защищать будет. Вот, посмотри сам.

Андрей открыл солидное портмоне из натуральной кожи. Сбоку, под пленкой, лежали две фотографии. Одна – удивительно привлекательной женщины, другая – ярко накрашенной молодой девушки. Оксана и Яна Берг.

Полковник Скворцов нервничал. Он волновался не потому, что шеф Анатолий Федорович вызвал его в девять часов вечера и попросил подъехать прямо к дому, хотя такие вызовы означали серьезный, судьбоносный разговор. Он переминался с ноги на ногу, он прохаживался вдоль высокой ограды, он почти вспотел от волнения, потому что генерал должен был выйти на прогулку с собакой. С собакой! Эти мерзкие, отвратительные животные, с ощеренными пастями и налитыми кровью глазами, внушали полковнику панический ужас. Любая дворняжка, маленькая и кривоногая, устремляясь к нему с идиотским лаем, могла заставить увлажниться ладони и спину Скворцова. И ни одна собака не обходила своим вниманием полковника. Они даже сквозь обшивку седьмой модели «БМВ» с ликованием распознавали предательские мурашки, покрывавшие мужественного полковника, и провожали автомобиль истеричным лаем.

Но полковник Скворцов был мужчиной, и о его страхе знали только он и собаки. Сотрудники не замечали, что Эдуард Семенович натягивается гитарной струной, когда служебная овчарка тычется в его колени мокрым носом. «Любят вас животные, – улыбались подчиненные, – а вы на них ноль внимания. Вот они и нервничают!». Полковник Скворцов измученно растягивал побелевшие губы в улыбке. Все его внутренности в такие моменты представляли собой доисторическую окаменелость.

Он знал, что причина его животного страха перед четвероногими гадинами – психическая травма в детстве, когда на него, трехлетнего ребенка, напала огромная собака. Испытанный ужас навсегда сделал его не вполне нормальным человеком, что-то сдвинулось в сознании полковника. Но медицинская карта Эдуарда Семеновича была стопроцентно положительной и никому не могла рассказать об этом психическом отклонении, о его проблеме не знали ни начальство, ни подчиненные. Для них полковник Скворцов просто был человеком, влюбленным в мягких, сонных кошек или в раздутых от жратвы хомячков, или в волнистых попугаев. Но не в собак. И долгие годы Эдуард Семенович занимал ответственный пост, оставаясь подпольным неврастеником, – он удачно справлялся со своей ролью. Но ведь множество известных, видных, часто мелькающих по телевизору высокопоставленных лиц считаются вполне нормальными, но иначе как шизофрениками их и не назовешь...

Дверь в ограде распахнулась, в проеме возникла умная морда овчарки, а сверху – силуэт Анатолия Федоровича.

Овчарка рванулась к полковнику, тот почувствовал, что его сердце грохнулось в желудок и бешено колотится там, между пельменями со сметаной и рюмкой водки, выпитой за ужином. Но и желудок сорвался и с истеричным журчанием сполз по берцовой кости вниз, к пяткам.

– Едрена вошь, – дико заорал спаситель Анатолий Федорович, отгоняя собаку от своего гостя. И это было одним из немногих приличных выражений, которые он употребил в течение встречи. Далее произошел разлив полноводной реки сочных ругательств. – А ну гуляй! Эдуард Семенович, разве в деле Мирославского обнаружились какие-то новые факты?

– Я доложил вам, Анатолий Федорович. Вы в курсе. Мы преподнесли газетам приличную версию начальству скормили удобоваримую и вполне приемлемую, учитывая человеческие слабости Мирославского. А что было на самом деле – вы знаете. Ничего нового.