Телохранитель - Деон Мейер

— Верно, у сибашва есть притязания. В 1889 году нас выгнали с наших земель. Мой народ жил там на протяжении тысячи лет, а потом пришли белые и сказали: «Убирайтесь!» Объясните, мадам, что бы сделали вы, если бы пришло правительство и сказало: «Мы забираем ваш дом, убирайтесь в другое место».

— Если бы дом отбирали ради охраны природы, я бы уехала.

— Не получив ни гроша компенсации?

— Нет, они должны были бы что-то заплатить.

— Вот именно. Именно этого и добиваются сибашва. В 1889 году никакой компенсации не было, только ружья, приставленные к нашим головам. Нам сказали: «Убирайтесь, или мы вас перестреляем». Там похоронены наши предки, там тысячелетние могилы, а они забрали землю и велели нам убираться. А сейчас все, и махаши, и сибашва, требуют только одного: восстановить справедливость.

— А как же национальный парк?

— А что национальный парк? Истцы не требуют отдать им землю на территории парка Крюгера. Они говорят: дайте нам землю за пределами парка, и тогда мы тоже сможем строить туристические комплексы. Вам знакома история макулеке?

— Нет.

— Десять лет назад макулеке подали иск на землю на севере парка и выиграли дело в суде. Как вы думаете, что случилось потом? Они построили туристический комплекс, заключили соглашение с парком Крюгера, и все довольны. Люди племени макулеке получили прибыль, а парк Крюгера — охрану природы. Так почему же остальным нельзя добиться того же самого? Ничего другого они не хотят.

— А как же застройка, о которой стало известно Якобусу?

— Сотрудники «Могале» извращают правду. Из Йоханнесбурга приезжают бизнесмены и говорят местным: позвольте нам построить это и то. Племя макулеке объявило концессию на управление своим туркомплексом; по договору комплексом управляет одна белая компания. Это бизнес, всем хочется заработать. Некоторые белые собираются устроить здесь поля для гольфа, но этого не будет. Коби де Виллирс услышал слухи и прибежал в парк Крюгера еще до того, как процесс пошел, до того, как люди разобрались, что хорошо, а что плохо.

— А как же стервятники, хищные птицы?

Я все ждал, когда же она заговорит о них. Патуди вопрос не понравился. Он встал и всплеснул руками.

— Стервятники… Скажите, мадам, кто всегда истреблял животных в нашей стране? Кто охотился на кваггу[6]до тех пор, пока не осталось ни одной особи? А слоны Книсны? А чернокожие?

— Нет, но…

— Мадам, посмотрите на людей в провинции Лимпопо. Посмотрите, как они живут — вернее, борются за выживание. У них нет ни работы, ни денег, ни земли. И что прикажете им делать? Что вы будете делать, если детям надо ужинать, а еды нет? Вы… буры тоже в этом повинны. Почему буры основали парк Крюгера? Потому что они, белые, убили почти всех животных и захотели сохранить немногих оставшихся. То же самое со слонами. Буры были бедны, а слоновая кость дорого стоила, поэтому они отстреливали слонов. Тысячами и тысячами! Но это в порядке вещей, потому что буры белые, а дело было сто лет назад. Сегодня беден мой народ. Мы столкнулись с социально-экономическими проблемами. Нам нужно создать рабочие места, и тогда они перестанут убивать стервятников.

— Волхутер сказал, что отравленные стервятники были приманкой, чтобы заманить туда Якобуса. А тех людей убил кто-то другой. Потому что Якобуса хотели убрать с пути.

Патуди что-то проворчал на своем родном языке — явно неприятное. Чернокожий сержант покачал головой.

— Инспектор, мой брат никого не способен убить!

— Значит, тот, кого я ищу, не ваш брат, мадам. Этот Кобус, он чокнутый… — Патуди постучал толстым пальцем по виску. — Его видели на месте преступления. Пятеро детишек видели его с ружьем в руках. Он вошел в хижину сангома, куда незадолго до того вошли охотники с убитыми стервятниками, и изнутри послышалась стрельба, а потом дети видели, как он выходит. Он побежал. Дети помнили его по «Могале»; они ездили туда на экскурсию от школы. Они не знают, что он ненавидит черных. Они не разбираются в политике и не слышали, как презрительно де Виллирс отзывается об «этих черномазых». Они видели только то, что видели.

Эмме были неприятны слова инспектора. Она отвернулась.

Патуди снова сел напротив Эммы. Голос его сделался немного мягче:

— Этот де Виллирс не похож на вас. Он не может быть вашим братом.

— Тогда почему убили Волхутера?

— Кто сказал, что его убили?

На лице Эммы застыло вопросительное выражение.

Патуди ткнул пальцем в сторону вольеров:

— Его задрал вон тот лев. Патуди вчера ночью вошел к нему в вольер. Говорят, он довольно часто выводил оттуда своего любимца, барсука-медоеда. Лев и медоед вместе росли с детства, но сейчас медоед вырос и стал задираться. Когда он пристает ко льву, лев может его ранить. Сегодня утром медоеда нашли в доме Волхутера, значит, его выпустили из вольера. Волхутер поступил неправильно, он сначала не усыпил льва снотворным. Такие вещи здесь случаются.

Эмма смотрела на Патуди так, словно взвешивала его слова, определяя, есть ли в них хоть доля правды. Она продолжала смотреть и после того, как он закончил рассказ. Наконец, она глубоко вздохнула, опустила плечи. Все указывало на то, что больше у нее нет вопросов.

Ее поведение вызвало сочувствие инспектора.

— Мне очень жаль, — произнес он.

Интересно, подумал я, чего ему жаль. Эмма молча кивнула.

— Вчера я не знал вашего номера телефона. Иначе я обязательно сообщил вам, что мои люди будут охранять вас. Местные очень рассержены. Они говорят, если они найдут де Виллирса, они его убьют. И тут вы приехали в полицейский участок и стали искать меня. Кто-то подслушал ваши слова. Тогда я многое узнал насчет того, как они собираются с вами поступить… — Он поднес руку к бритой голове и почесал за ухом.

Это был не единственный признак того, что он лгал. Ложь слышалась и в его голосе. До сих пор он стоял на твердой почве и говорил уверенно, однако сейчас как будто переключил передачу — в его интонациях слышалась мольба «поверьте мне».

— Ладно, не важно, — сказала Эмма.

Патуди встал:

— Миссис Леру, мне пора.

Сержант и констебль тоже зашевелились.

— Спасибо, инспектор!

Патуди попрощался с ней. Меня он игнорировал почти до тех пор, пока не вышел. Тогда он посмотрел мне прямо в глаза. Я точно не понял, что мелькнуло в его взгляде — предупреждение или вызов.

Мы с Эммой остались в зале. Она уперлась локтями в колени и опустила голову. Так она просидела некоторое время. Потом что-то пробормотала.

— Что, простите?

— Нам надо подождать. А потом я должна обязательно выяснить, не просил ли Волхутер что-нибудь мне передать.